Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа : воспоминания, размышления, штрихи к портрету / авт.-сост.: Т. В. Акулова. - Санкт-Петербург : Площадь искусств, 2014.

ДМИТРИЙ КАРАЛИС грустил, смахивал слезу, мешавшую чтению, и кутру чувствовал себя сильнее, потому что знал: в небольшой квартире на Петроградской, на шестом этаже, куда не всегда довезет капризный лифт, есть чело век, думающий и чувствующий, как я... Родная душа. 2 Чертовски трудно написать о знакомстве с Конецким так, чтобы было написано о Конецком, а не о себе рядом с Конецким. Ибо бес не дремлет, а подталкивает тебя примазаться к всенародно любимо му писателю и нашептывает в самое ухо, чтобы ты немедленно со творил воспоминания в стиле: «Вот мы с Виктором Викторовичем однажды...» Или еще круче: «Помню, Викторыч меня спрашива ет: а как ты думаешь...» Но чур меня, чур! Попытаюсь не сбиться с курса. 3 Не будет преувеличением сказать, что со времен Василия Тёркина русская литература жила без народного героя. Героев-персонажей хватало, но ни один из них не стал любимым, с которым нетягостно и помолчать, и водки выпить, и попасть в переделку в штормящей Атлантике. Герой-рассказчик Конецкого буквально с первой книги путевой прозы «Солёный лёд» стал таким героем. Героем нашего времени. Эту книгу с библиотечным штампом я самым наглым образом стибрил в колхозе «на картошке», сочинив хозяину —рыжему пар ню с кафедры теории корабля —историю про ночное падение в реку и страшной силы водоворот, вырвавший из рук издание и унес ший его в темные воды. Судя по бешеному выражению его лица, он собирался начать метелить меня сразу же после завтрака, но, выпив чая и выкурив сигарету, буркнул в мою сторону: «Альфонс Невезучий!» —переменил свое решение. Вот она, смягчающая сила настоящего искусства! До самого отъезда в город меня так и звали Альфонсом Невезучим, а в институтскую библиотеку вместо тоненького «Солёного льда» я отнес три внушительной толщины книги: Мариэтту Шагинян, Георгия Маркова и Павло Загребельного. «Солёный лёд» — первая книга, которую я сознательно спер. Я не мог ее не спереть: в ней была еще не расшифрованная мною формула честной жизни, к которой меня почему-то тянуло. 512