Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа : воспоминания, размышления, штрихи к портрету / авт.-сост.: Т. В. Акулова. - Санкт-Петербург : Площадь искусств, 2014.

НЕ ВОЕВАВШИЙ ВЕТЕРАН Пен-клуб располагался на пятом этаже, и моим старшим друзьям было бы крайне сложно, а то и вовсе невозможно одолеть сотни вы соких ступеней старого фонда. В здании имелся лифт, но он был не обычайно мал, к тому же его внутренние деревянные двери открыва лись с весомым усилием и тотчас пытались захлопнуться, буквально раздавив все то живое, что еще не поместилось в кабину. Конецкий и Володин сумели разместиться в лифте, я же посиль но ассистировал им, сдерживая темперамент скрипучих дверей. Когда кабина двинулась вверх, я отправился следом, в очередной раз забыв свое давнее намерение сосчитать ступеньки, к коему заня тию, впрочем, никогда не имел склонности. Минуя этажи, я вспоминал о том, как в конце восьмидесятых активисты-экологи пытались вовлечь Виктора Викторовича в ор биту своей деятельности и как из этого ничего не получилось. На первые звонки представителей обеспокоенной общественности, писатель отвечал весьма сдержанно, а на последующие реагиро вал исключительно матом. При встрече со мной Конецкий посе товал на домогания активистов, объясняя, что он — старый и тя жело больной человек, — какие пикеты, какие митинги? Конечно, он поддерживает все созидательные инициативы, но все это уже не для него! В Петербургский Пен-клуб входило тогда, как мне кажется, че ловек тридцать, и нашим третьим почетным гостем был Даниил Гранин. Он только что перенес операцию, но не отказался от ста грамм «фронтовых». Чествовали мы и Илью Штемлера, хотя он был в годы войны мальчишкой, но по нашему мнению и это заслуживало глубокого уважения, — сколько подростков не смогли перенести испытаний тех лет, поскольку именно детский организм наиболее чувствителен к лишениям и стрессам? Писатели, пережившие войну, вспоминали курьезные, и даже смешные эпизоды, происходившие на фронте и в тылу, они улыба лись и посмеивались. Складывалось впечатление, что именно тогда, находясь не только рядом со смертью, но и ощущая иногда на себе ее ледяные объятия, они были по-настоящему счастливы. — Значит, счастье — это не обязательно покой, достаток и про чие так называемые положительные условия бытия, — подумалось мне. —Возможно, оно не ощущается таковым в момент испытаний, но позже, словно намытое на приисках золото, начинает сверкать и заносится в «золотой фонд» всей человеческой судьбы. 475