Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа : воспоминания, размышления, штрихи к портрету / авт.-сост.: Т. В. Акулова. - Санкт-Петербург : Площадь искусств, 2014. - 550, [1] с., [8] л. ил., портр.
МЫ БЫЛИ ЗНАКОМЫ «Некоторым завидую, некоторых не люблю. Многие лучше меня. Но все это мое личное дело, все равно что чистить зубы. И говорить об этом не буду». Помню, пришел на научную конференцию в музей Ф. М. До стоевского. Доклад делал его московский знакомый литературовед Ю. Ф. Карякин. Назовем доклад коротко «Толстой и Достоевский». Докладчик и слушатель часа два до чтения доклада пили и орали друг на друга на тему: «Кто имеет право говорить о Толстом?» В означен ное время докладчика доставили к кафедре, а слушатель Конецкий, среди прочих, в первом ряду кресел мирно заснул. Храпел прав да, но терпимо. Докладчик, среди прочего текста, сказал: «...Лев Николаевич Толстой...» Конецкий сначала перестал храпеть, потом сказал: «Не трожь графа, Юра». И опять заснул. Докладчик сбился, но не ушел от темы. Дело в том, что на научных конференциях так и принято: о чем заявлено, о том и говорят. Поэтому после десяти минут сна Конецкий опять проснулся и уже много строже по лекси ке попросил «не трогать графа». Ю.Ф. Карякин внял просьбе и за кончил доклад, употребляя выражение «вышеупомянутый писатель и Федор Михайлович Достоевский»... Я редко задумывалась до встречи с Виктором Викторовичем о влиянии на судьбу человека событий, происшедших в детстве и мо лодости. У Конецкого были воспоминания, которые построили, по ломали или предопределили его творчество. В первую очередь — его мать. Она научила его любить Бога, но интимно, глубоко, верно, как у старообрядцев. Потрясение, которое он испытал от зрелища повешения людей. Недоверие, часто брезгливое, к женщинам. Подозреваю, что тому виной какой-то молодой его опыт. Я пишу «подозреваю», по тому что он был глубоко порядочным человеком и никогда не рас сказывал об отношениях с конкретными женщинами. О его недоверии к женщинам сужу по себе. Он меня долго подо зревал в посягательстве на него и нескоро поверил в наше приятель ство. А когда поверил, тогда я узнала о другой трагической стороне его жизни. Он пил. При этом, пока он плавал и писал, запои были регламентированы. Он говорил: «В море не пью, нельзя. На суше постоянно пить нельзя — надо писать». Поэтому были недели две, которые отводились на это занятие, а потом выход из него. Тут тоже был ритуал: пить надо было шампанское, предварительно вылитое в бидончик и выдохшееся. Через пару дней после шампанского мож но было начинать есть. Он звонил мне и распоряжался, что привезти с рынка. Чаще всего картофель, зелень, свинину. Повелевали варить, 399
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz