Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа : воспоминания, размышления, штрихи к портрету / авт.-сост.: Т. В. Акулова. - Санкт-Петербург : Площадь искусств, 2014.

ВАЛЕНТИН КУРБАТОВ творчества. Я в Аэрофлот, а он? „Вы с ума сошли? За свои деньги? Знаю я, как они там летают. И на чем. Ни в жизнь! Только поезд!"» Сидим в Ниде на берегу Куршского залива. Вечер. Залив уходит в небо без паузы горизонта, так что рыбачащие на молу дети кажутся сидящими на краю небосвода. Пара лебедей мощно и длинно, низко и сильно, долго и упруго летит над самой водой так близко, что их можно окликнуть шепотом. « —Что мы будем делать, если нам дать свободу? Сразу задохнемся. Сегодня я напишу вот этих лебедей, все ска жут: вот Конецкий лебедей пишет, видать, заперли мужика совсем, не вздохнуть — вон лебеди у него как летят. Никто не поверит, что, правда, увидел и от одной любви написал. Не для этого у нас литература назначена». « —Все-таки это неведомая вам радость —выйти поко лением. Мы плечами опирались друг на друга, но и спуску друг другу не давали. Раз, помню, обедали в „Метрополе" (копейки копейками, а пижоны были порядочные): я, Юра Казаков, Юра Коринец. Я тогда завелся на Казакова, что он все похвалы Паустовскому расточает, когда правду надо ре зать, а не сиропы цедить. Юрка обиделся — сам ты, гово рит... И вдруг дверь открывается и входит Олеша. Казаков говорит: вон Олеша. Ну, мы его тогда по сочинениям-то не очень знали, но „Три толстяка" помнили с детства. „Тот, что ли?" — спрашиваю. „Тот!" Ну, бросили на „морско го" — кому идти звать его к нам. Выпало мне. Я сразу на попятный: вы, говорю, москвичи, а я что? Ну, Юра меня презрением по рылу. Я пошел. „Юрий Карлович, мы, моло дые писатели, будущее литературы, хотим пригласить вас выпить с нами", — а сам уж от робости и принятого и стол свой не могу показать. Он подошел и через пять минут за плакал: „Молодые писатели? Меня помнят?" Он много чего говорил, да я уж был хорош. Так и пропускаешь великих, не дослушав...» « — Году в 60-м Анна Андреевна Ахматова кивает мне в раздевалке Малеевки: „Конецкий, подайте мне мои собо ля!" Я подал ей ее лапсердак, хуже моего теперешнего во сто раз, и так и не решился заговорить, счастливый хотя 356