Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа : воспоминания, размышления, штрихи к портрету / авт.-сост.: Т. В. Акулова. - Санкт-Петербург : Площадь искусств, 2014.

ГЕННАДИЙ НИКОЛАЕВ 28 марта 1978 года, через день после отчетно-перевыборного со брания Ленинградской писательской организации, вновь избранный актив был принят в Смольном первым секретарем Ленинградского обкома партии Г. В. Романовым. Как новый член правления, на эту встречу попал и я. Романов, вышедший первым в Шахматный зал, где уже сидели в ожидании писатели, выглядел молодо, даже молодцева то в безупречно сидящем костюме: седые виски, крепкий, чуть вздер нутый подбородок, скользящий по залу холодный взгляд, спокойные точные жесты, птица высокого полета. В кратком слове он попривет ствовал вновь избранное писательское «вече» и пожелал творческих и прочих успехов «на благо нашей великой Родины». После него, в строго отработанном порядке, стали выступать литературные на чальники —секретари писательской организации, главные редакторы ленинградских журналов, в том числе и Г. К. Холопов —от «Звезды». Целью этого чисто ритуального мероприятия было показать, кто здесь хозяин. Ну и заслушать самоотчеты о проделанной работе, своего рода рапорты о достижениях. И, конечно же, дать партийное напутствие, благословить писателей Ленинграда на новые творческие свершения. Все шло чинно-гладко, и вдруг —незапланированный Конецкий: резко поднялся, словно катапультировался, и — с места в карьер — о главной беде, которая «достает» всех литераторов, о засилии цен зуры. И так не блещущий румянцем, он как-то весь побелел, нос заострился, глаза — буравчиками. Звенящим голосом, сильно грас сируя, он долбал цензуру вообще, а ленинградскую в особенности, заодно с ней и обкомовских стражей, работающих в одной упряжке с цензурой и, повернувшись к Холопову, сказал примерно следую щее: вот только что выступал главный редактор «Звезды» и ни еди ным словом не обмолвился о самом больном, о том, что цензура ему жить не дает, давит, душит. А почему не обмолвился? Да потому, что скажи он про цензуру, вы его сегодня же снимете с работы. Я сейчас готовлю для «Звезды» новую повесть и не уверен, что ее пропустят. Вот главное, о чем надо говорить! И — сел. Лицо пошло красными пятнами. Он машинально достал сигарету, но она выпала из рук, пальцы плясали, осоловелый, какой-то загнанный взгляд провально скользил по сторонам, ни на ком не задерживаясь. В зале зависла гнетущая тишина. Празднично задуманное меро приятие дало сильный крен. У товарища Романова лицо сделалось мраморно-чугунным. Готовивший «вопрос» заведующий отделом культуры сидел багровый, на полтона ярче своего шефа. Никто из пи сателей, а тут были самые маститые, самые «смелые», не поддержал Конецкого. Растерянность в президиуме длилась, наверное, какие-то 2 1 2