Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа : воспоминания, размышления, штрихи к портрету / авт.-сост.: Т. В. Акулова. - Санкт-Петербург : Площадь искусств, 2014.

ИГОРЬ КУЗЬМИЧЕВ Умел приказывать и своей волей подавлять других. В «Последнем рейсе» признавался: «В общем-то, я не могу назвать себя добрым — при всем том, что не обижу ребенка, не ударю слабого. Но вряд ли люди, которые со мной плавали, запомнили меня добреньким — я имею в виду матросов или штурманов рангом пониже. Командовать судами и быть мягким человеком —это практически невозможно». Вадим Сергеевич Шефнер как-то заметил: у каждого из нас есть «своя территория судьбы». Большинство и не делает попыток спорить с судьбой, смиряясь безропотно с уготованной долей, но Конецкий — а с Шефнером, кстати, он был по-соседски дружен — распоряжался на отведенной ему территории властно, обследовал тщательно и мобилизовывал до предела отпущенные ему возмож ности. Мальчишкой он не пропал в блокаду, не свихнулся в курсант ской казарме. Он сумел найти себе место на флоте и раз за разом уходил в море, когда, на взгляд со стороны, в том не было необхо димости, — заставлял себя уходить, преодолевая застарелые недуги и бесконечные административные каверзы. Откуда в нем это прямо-таки инстинктивное, едва ли не физио логическое ощущение цели? Эта ершистая готовность к сопротив лению? Эта воля? И тут нельзя не вспомнить мать Олега и Виктора, Любовь Дмитриевну, то, каким непреклонным нравом была наделена эта хрупкая женщина, в девичестве артистка миманса в труппе Дягилева. Как рассказывал Виктор, она не имела серьезного образования, училась только в частном пансионе, но восхищала его абсолютной грамотностью. Юной барышней она посетила с труппой Дягилева Францию и Англию, от Парижа пришла в восторг и заграницу вос принимала легко, без национальных комплексов. Она с детства дру жила с Ольгой Хохловой, вышедшей замуж за Пикассо, и десятилети ями сохраняла ее письма —как ниточку, связывающую с блестящим артистическим миром, в котором она, доведись ей там задержаться, не уронила бы лица. Любовь Дмитриевна растила сыновей в разрыве с их отцом, сбе регла детей в блокаде и эвакуации и смело благословила на флот, в тяжких обстоятельствах обнаружив и завидную витальную силу, и житейскую хватку, и — ту самую волю. «Какой силы воли была мать, —вспоминал Конецкий, —ясно из того, что уже где-то в конце ноября сорок первого года она, силком конечно, водила нас с братом в кино. И в „Авроре" мы смотрели „Приключения Корзинкиной". Но не досмотрели — началась воздушная тревога...» И еще — Любовь Дмитриевна ригористически верила в Бога... 16