Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа : воспоминания, размышления, штрихи к портрету / авт.-сост.: Т. В. Акулова. - Санкт-Петербург : Площадь искусств, 2014.

Глеб Горбовский Остывшие следы С писателем Виктором Конецким сойтись поближе довелось мне в... сумасшедшем доме. И это, к сожалению, не фраза, не лите ратурный прием, не расчет на эффект — это жизнь. Потому что так б ы л о. В обожаемой нами действительности. Необходимо оговориться: в психушку, а точнее —в 5-е нарколо гическое отделение Бехтеревки попали мы добровольно. Как бы — в поисках убежища. На почве приобретенного испуга. А напугала нас некая тоска смыслов и ощущений, которую преподнесла нам все та же обожаемая действительность. Прячась от нее, мы несколько пе ребрали эмоционально. А в результате — космизм (комизм?) отре шенности в зрачках и отчетливая трясца в членах. Что нас держало на плаву даже там, в условиях, мягко говоря, стерильных? Чувство юмора, пожалуй, коим с божьей помощью мы обладали. Это во-первых. Но прежде — о другом. О моих личных, кстати, вполне выстраданных впечатлениях о Конецком-писателе. Дело-то, что ни говори, идет к пришвартовке. Можно и расслабить ся. Если не мысленно, то хотя бы —интуитивно. Конецкий для меня — романтик поневоле. Не отсюда ли у него, пожизненного носителя убежденческой и буквальной тельняшки, военно- и просто морского «краба» на фуражке, не отсюда ли его неистребимый скепсис в прозе и устной речи, даже в улыбчивости аскетически-изможденного лица? Не здесь ли источник его само- разъедающего иронизма, принимаемого многими за бесшабашный моряцкий юморок-с? Могут спросить: почему все-таки «поневоле» романтик? Думается, от несбывшихся надежд. От непрочности, от экспресс-рас творимости приобретенного романтизма (в отличие от врожден ного), растворимости не столько в соленых брызгах моря, сколько в ядовитых испарениях безбожного образа жизни (и здесь не путать безбожное в смысле убежденческом с безнравственным в смысле по ведения). Под колючей власяницей, то бишь тельняшкой, прячется 182