Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа : воспоминания, размышления, штрихи к портрету / авт.-сост.: Т. В. Акулова. - Санкт-Петербург : Площадь искусств, 2014.

ИГОРЬ ЗОЛОТУССКИЙ в доску простого парня. У него было безошибочное чутье на подлин ность. Как в прозе он был порой эстетически изыскан, так и в жизни обнаруживал безупречный вкус. Он знал цену трудному пути к вершине. Судьба, впрочем, наделила его талантом юмора, что всегда смяг чало даже его гнев. Я думаю, этот дар вытаскивал его самого из са мых глубоких ям и не давал погружаться в стихию сарказма. Он же в отношениях с людьми уводил Виктора от лобовых столкновений. В молодости он просто купался в юморе. Ранний Конецкий —это и фильм «Полосатый рейс», снятый по его сценарию, и это безумно смешные приключения человека (его играл Евгений Леонов), у ко торого обнаружился тридцать третий — незаконный — зуб (фильм «Тридцать три», сценарий Конецкого). Впрочем, его смех почти простодушен (хотя не без некоторых едких намеков), но с годами процент задумчивости в этом смехе рос. И прибавлялся процент горечи. В ту самую встречу у Абрамова Виктор часа четыре держал нас в состоянии помешательства, потому что так смеяться, как смея лись мы, можно было, по словам Ивана Александровича Хлестакова, лишь «свихнув с ума». Меня Конецкий считал безнадежно помешанным на Гоголе. Но когда в 1979 году в ЖЗЛ вышла книга «Гоголь», он прислал мне за мечательное письмо. Не стану его цитировать, но щедрость Виктора была непомерна. Я получил его в те дни, когда между нами развернулись эписто лярные битвы, касающиеся его собственных книг. Я позволял себе отчасти подшучивать над ними, Виктор откликался уже не шутка ми, а некоторым ревом. Мы тогда чуть не поссорились из-за резкого тона, взятого обеими сторонами. Будучи человеком воспитанным, Виктор мог сорваться в гру бость, которая больно ударяла по человеку. В такие мгновения лицо его делалось темным, глаза становились узкими, и бьющий в эти щели лазерный луч насквозь прожигал несчастного. От чего это шло? От ран детства, которые не заживали? И ко торые начинали ныть, заставляя гулять нервы? Надо учитывать и то, что, кроме Высшего военно-морского училища, блокадник Конецкий прошел полный курс улицы и двора. Грубость и нежность уживались в нем. Бывало, пишешь ему письмо и, что греха таить, пытаешься встроиться в его стиль, в его вольное обращение с адресатом, и в ответ получаешь затрещину. И еще долго размышляешь потом: а стоит ли с ним переписываться? 166