Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа : воспоминания, размышления, штрихи к портрету / авт.-сост.: Т. В. Акулова. - Санкт-Петербург : Площадь искусств, 2014.

АКВАРЕЛЬ С МАКАМИ в Петербурге, скорей даже темное, угрюмое. Узкий канал обтекает высокую кирпичную стену не то крепости, не то верфи, выстроен ной еще при Петре. Вода в канале илистая, темная. В ней отражается с одной стороны эта нависшая над ним стена, с другой —стоящие на против столь же неприветливые дома. В одном из них жил во время блокады мальчик Конецкий с матерью. Мы зашли в подъезд этого дома. Под куполом изогнутого потол ка тянулась на второй этаж лестница, а первый был просторен и пуст. «Вот здесь, вдоль стен, — сказал Виктор, — стояли по стойке „смирно" замороженные трупы. Мы поднимали их с пола, потому что они перекрывали проход. И они стояли тут до весны, и хотя это были мертвые тела, они так высохли, что не пахли». Я помню рассказ Конецкого, действие которого происходит в блокадном Ленинграде. Мальчик, подросток, отправляется в по ход к отцу, чтоб выпросить у него кусок хлеба. Отец давно не живет с ними, но он большой начальник и может помочь сыну. Мальчик ползком передвигается по тротуару, пот заливает лицо, а глаза видят только то, что внизу, — шершавую поверхность асфальта. Наконец его взгляд упирается в стоящие перед ним высокие белые бурки с желтыми кожаными носами. Это и есть отец. И как же, став капитаном и писателем, он мог про это забыть? Как мог не возгордиться тем, что он не пропал, не сгинул, выучился и сделался знаменитым? Пусть это гордость ребенка, но кто из детей войны не сохранил ее до седых волос? Повышенный градус самоуважения естествен для тех, кто знал голод и холод. Кто обретался где-то «внизу» и оттого не страшит ся оказаться там снова? Оттого им противны те, кто, обдирая ногти, карабкается к славе, ищет ее и ею одною только и может быть воз награжден. Таких искателей чинов, особенно среди интеллектуалов (или желающих числиться таковыми), Виктор не любил. При мне он однажды «срезал», между прочим, будущего министра, сказав ему: «А не кажется ли тебе, имярек, что ты сидишь между двух стульев?» Этот имярек только что публично превозносил его перед боль шой аудиторией и, конечно, рассчитывал на ответный реверанс. Но в ответ получил то, что получил. И поскольку дело происходило на людях, это была публичная казнь. Жена будущего министра броси лась в плач, а сам полуинтеллигент, полукарьерист стал бледен, как стенка. Виктор не жаловал таких господ. Вообще, он был разборчив в дружбе и подъехать к нему на кривой козе было невозможно. Его не могли обмануть ни писательские клятвы в любви, ни игра в своего 165