Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа : воспоминания, размышления, штрихи к портрету / авт.-сост.: Т. В. Акулова. - Санкт-Петербург : Площадь искусств, 2014.

«НАЗВАНИЕ НЕ ПРИДУМЫВАЕТСЯ», — ТАК НАПИСАЛ БЫ КОНЕЦКИЙ и разные морские истории, до которых я как раз не была большим охотником. Мне гораздо больше нравилось говорить с ним о книгах (впрочем, не говорить — а слушать!). Читал же он всегда много и, как мне казалось, беспорядочно. И не только художественную лите ратуру. Помню почему-то его длительное увлечение нидерландским историком культуры Хейзингой. Мне иногда хотелось поспорить, но вставить словечко обычно не удавалось. Он был ко мне явно распо ложен, но мне казалось, что как собеседника он не принимал меня всерьез, разве что как хорошего слушателя; в нем сидело сильней шее недоверие к женскому уму. И встречи наши долгое время состо яли из его монологов, без единого вопроса ко мне, обо мне самой. Он просто не умел, не мог такой вопрос задать. И долго при, казалось бы, взаимной симпатии в отношениях не наступала простота. Время от времени я делала попытки снять опа сения на мой счет, которые могли возникать по самой ситуации —мы ведь оба были еще молоды. Мне казалось, он панически боялся рома нических претензий. Но у меня хватало бурных сложностей совсем с другим человеком, и на роман с ним я вовсе не была настроена. Не помню наших бесед на политические темы, хотя я всегда была достаточно политизированным человеком. Зато помню, с ка ким зубовным скрежетом он составлял письмо предстоявшему пи сательскому съезду, вынужденное Солженицыным. Письмо полу чилось прекрасное, но Виктор считал, что тогдашнее обращение Александра Исаевича к писателям с предложением слать письма съезду было беспардонным: он вынуждал к поступкам, которые мог ли не представляться другим в тот момент верными, а отказаться было невозможно — это означало прослыть трусом. Думаю, Виктор был прав. Не раз я видела в его комнате разложенные на полу вдоль стен ли сточки — это означало, что он заканчивал очередную книгу. Я удив лялась его творческой энергии: едва закончив вещь, он тут же начи нал другую. Совершенно не помню, как мы перешли на «ты». Но в какой-то момент между нами вдруг возник домашний доверительный тон, и хозяин дома все чаще бывал раскован, добр, щедр. Мы уже говори ли без пауз, прошла обоюдная скованность, и Виктор ворчливо надо мной подшучивал. Недовольный тем, что я прихожу редко, выгова ривал: «Ну что, признайся, ты вовсе не ко мне пришла, а к зубному врачу, да?» Однажды он пригласил меня посмотреть на парусник, стояв ший прямо у 8-й линии неподалеку от памятника Крузенштерну на 153