Виктор Конецкий: человек из морского пейзажа : воспоминания, размышления, штрихи к портрету / авт.-сост.: Т. В. Акулова. - Санкт-Петербург : Площадь искусств, 2014.

ИРМА КУДРОВА способными всякого из них лишить ореола несгибаемого борца. Но борцами наши читатели были давно сыты. И книги Конецкого рас ходились замечательно —в те времена, когда еще их возможно было купить. В наших отношениях еще долго царила напряженность. Я чув ствовала его расположение ко мне, но Виктор был закрытый че ловек, тосковавший, мне кажется, по дружбе, но недоверчивый и прикрывавшийся панцирем сурового морского волка. Дружеская открытость давалась ему с трудом, а вернее, и вовсе не давалась. Впрочем, может быть, это было лишь в моем случае, то есть то была скованность в отношениях с женским полом? Кто-то меня услужли во предупредил, что он почти женоненавистник, и я тем более осте регалась «влезать в друзья». Но как-то все же получилось, что я стала бывать у него дома; помогло, видимо, то, что в его доме была тогда литфондовская по ликлиника. И, значит, был предлог зайти. Я познакомилась и с его братом Олегом, и с его обаятельной мамой Любовью Дмитриевной. Виктор, мне кажется, не просто был к ней привязан (хотя они, есте ственно, время от времени ворчали друг на друга), но и гордил ся ею — ее мужеством и волей, проявленными в ужасные месяцы блокады и во время эвакуации. С какой любовью он написал о ней в «Ледяных брызгах», превосходной своей книге, составленной по дневникам! Помню, как однажды по просьбе Виктора мы вместе с Любовью Дмитриевной пошли в кинотеатр; смотрели знаменитый фильм Клода Лелюша «Мужчина и женщина». Потом долго шли пеш ком, обсуждая увиденное, и я запомнила горечь, с которой Любовь Дмитриевна сказала вдруг: «А ведь Виктор давно никого не любит, никого. Это так страшно...» Просторная комната его была выдержана в морском колорите: карта на стене, модель парусника, рында, компас. Но со временем стены все больше начали заполнять замечательные его акварели — цветы, цветы, пейзажи... Нарядно-радостные, светлые тона акваре лей так контрастировали с невеселостью и скептицизмом хозяина! Ибо автора многих искрометно-веселых рассказов и комедийных киносценариев трудно было назвать оптимистом. Он рано начал го ворить о своей немолодости, неудачах; не спрашивая меня никогда ни о чем личном, он переносил и на меня сострадание, в котором я, по складу своему (да и по судьбе), редко нуждалась... Он много рассказывал о себе — какая обида, что тогда не был еще в нашем обиходе диктофон! Вспоминал свои прошлые годы 152