Киселев, А. А. Как жили и сражались мурманчане в войну: менталитет северян в 1941-1945 годах / А. А. Киселев. - 2-е изд., доп. - Мурманск : Мурманское книжное издательство, 2005.

видны были следы трассирующих пуль, слышно стрекотание пулеметов, стоявших на нашей крыше, которое временами заглушал противный и воющий звук сирены и голос из черной тарелки динамика: “Граждане, воздушная тревога!” С вещами нужно было протащиться по узкому коридору, спуститься с пятого этажа на улицу и потом после короткой перебежки нырнуть в подвал нашего же дома. В коридоре творилось невообразимое: из комнат почти одновременно выва ливались почти все соседи, загруженные, растрепанные, нервные. Малышня виз жит, взрослые ругаются, кричат, толкаются мягкими тюками. А по трансляции еще и голос подгоняет: “Граждане, граждане...”. Все это казалось непонятным и очень неразумным —все успеют, куда торопиться? Защищенность родителями была на столько сильна, что об опасности мысли не возникало. В самом бомбоубежище обстановка сразу становилась спокойней. Дети пере лезали через вещи, тюки и собирались своей командой. Взрослые дружелюбно пе реговаривались, обсуждали свои дела, кто-то читал вслух “Крокодил" и слышался смех, кто-то прислушивался кдалеким разрывам бомб и комментировал: “Не наша... Далеко... О, это уже ближе!” Взрослые, словно в оправдание за коридорную горячку, становились щедрыми и радушными. Женщины развязывали узелки с припасенной снедью и угощали всех подряд. Из бомбоубежища мы всегда возвращались сытыми. В то время ареал города ограничивался “двадцать пятым” с юга и самолетной свалкой —с севера. “Двадцать пятый” —без улицы, и так всем было понятно, что это дом по ул. Сталина, где сейчас “Дары природы”. Город стал небольшим. Опре деление мест его вернулось к тому обозначению, которое было в 1917 году, при первом заселении. Говорили: “У Пятого тралового”, “Удесятой школы”, “У ТПО” и, конечно, “У Междурейсового”. Машин в городе было мало, угрозы для детей они не представляли. Зато было много лошадей, в основном тощих и замученных. На грязных телегах они развози ли разные грузы. В их породах мы научились разбираться, и появление могучего владимирского тяжеловоза встречали с таким же энтузиазмом, с каким сейчас дети воспринимают появление “лендровера” или “кадиллака”. Впрочем, и тогда попа дались машины, преимущественно американские —“виллисы”, “доджи", “студе беккеры”... Увидеть их было большой удачей, а прокатиться —редкостным счасть ем. Сами американцы жили в нашем же доме, только в другом крыле. Двери к ним из коридора были заколочены большими гвоздями, и общение происходило только на улице. Они казались пришельцами из какого-то сказочного мира. Высокие, пле чистые, в красивой необычной форме, они громче, чем русские, разговаривали и много смеялись. С детьми были внимательны, общительны, щедры. Мы дружили с ними, и не было случая, чтобы они нам в чем-то отказали, особенно малышам. “Камрад, чунги!” —это было у нас нечто вроде приветствия. Они доставали из сво их бесчисленных карманов пластинки чуингама, жевательной резинки, и одарива ли нас. Казалось, более ценного подарка тогда не существовало. В нем был не толь ко вкус, аромат и свежесть —вольно или невольно в сознании возникало представ ление о большом, разнообразном и прекрасном мире, который существует где-то там, за океаном, за железным занавесом. И этот дружественный мир проник к нам, прикоснулся вместе с большими сильными людьми»58. 368