Иванова, Л. Двадцатый век. Традиции и новаторство (к постановке вопроса) / Л.Л. Иванова // V Масловские чтения, [Мурманск, 14-16 декабря 2006 г.] : сборник научных статей / Федер. агентство по образованию, Мурм. гос. пед. ун-т [и др.]. – Мурманск, 2007.

Особое внимание хочется уделить трилогии: «Берег», «Вьібор», «Игра». В ней представлен образ творческого интеллигента, мучаемого совестью, ищущего искупления какой-то почти невнятной, не проясненной еще вины. И художник Васильев («Выбор»), и писатель Никитин («Берег»), и ре жиссер Крымов («Игра») осознали и прочувствовали некий тупик - беспер спективность дальнейшей жизни, безвыходность положения в мире, где не на ходится места вере, надежде, любви. Показательны известные метафорические сцены и образы этих романов (черепаха, ползущая к высохшему океану; русский режиссер не умеющий мо литься в русской церкви; зрелый художник, изображающий на полотне только вечерние сумерки в Замоскворечье и т.д.). Самое страшное и непоправимое в сюжете бондаревской трилогии то, что любовь не ведет героев к преображению души. Она мучительна. Вместо радости обретения - опустошение, даже суицид (Ирина Скворцова, Рамзин). Критика в свое время мало обращала внимания на сюжетную линию - Илья Рамзин и не простившая его Мать. А ведь это своего рода аналог сюжета о «блудном сыне». Но «блудного сына» Рамзина - человека по сути красивого, честного, гордого - не принимают в Отечестве, не берут во внимания его по пытку искупления. В России еще не мыслят религиозными категориями, а идеологические критерии становятся все более и более губительными для че ловека. Особенно для тех, кто пытается пробиться не столько к сознанию, сколько - к душе. На помощь приходит русская классика. Не случайно герои-интелли генты Юрия Бондарева (вслед за самим автором) в зрелом возрасте штудируют книги Толстого, Достоевского, Важно то, что у них меняются критерии оценки себя и окружающих - мира в целом. Мера ответственности перед судьбой, талантом, близкими ста новится классически осмысленной. Наполняются новым живым смыслом по нятия добра и зла, любви к ближнему, совести, долга. Происходит стремительная переоценка ценностей! Исходя из этого, можно судить о том, что советская литература в конце 70-х - начале 80-х гг. уже готова к теме искуплени, покаяния. Это серьезная и глубокая тема. Начало ей во многом положил фильм «Покаяние», где прозву чало предупреждение: нельзя обращаться ни с историей, ни с человеческим сердцем походя. Необходимо вдумчивое и ответственное отношение ко всему, что происходило со страной и людьми в советский период развития. 90-е гг. ознаменовались, однако, существенным ослаблением содержа тельного качества литературы. И уж, бесспорно, расставанием с пафосом. Как надуманно идеологическим, так и чистосердечным. Восторжествовала ирония! Да, сегодня полноценный - традиционный, узнаваемый предыдущими поколениями советских людей - пафос практически не возможен. Рискну вы сказать мнение, что от откровенного цинизма, допустим, позднего Сорокина русская литература вряд ли что-нибудь существенное приобретает. Разрушатся стереотипы восприятия мира в духе и модели «социалистического реализма», 135