Иванова, Л. Л. Литературный перекресток : размышления о классике и современности : монография / Людмила Иванова ; Федер. агентство по образованию, Мурм. гос. пед. ун-т.

себя в нравственном тупике. Теряют способность различать «добро» и «зло». Лирический герой Высоцкого, как, допустим, Мармеладов или Пара доксалист из «Записок из подполья», вынужден открывать душу перед пер вым встречным, выплескивать жизненную тоску в залихватской песне — своего рода дневниковой «записке». Причем без малейшей надежды быть когда-либо опубликованным. Стихотворные монологи Высоцкого напоми нают излюбленные героями Достоевского речи в жанре «последнего слова». В них проявляется ничем неодолимое желание «висельников» хоть в одной «минуточке» да по «своей глупой воле пожить». Усугубляется трагизм бы тия «подпольного человека», и Гостем становится уже не легкомысленный Черт, а не в меру разговорчивый Палач. За ночным чаепитием он недву смысленно дает понять своей очередной жертве (не опознанный Палачом по невежеству Пугачев, к примеру), что специально затянет казнь. Важно, чтобы поэт успел высказаться перед смертью, ведь «приговоренный обла дает как никто свободой слова, то есть подлинной свободой». Человек, де лающий ставку на выживание, из инстинкта самосохранения будет помал кивать, притворяясь покорным. Только обреченный на смерть имеет право и на плевок, и на ругань. Жизнь предполагает трусливое прозябание, смерть дает раскрепощение и свободу: «И лопнула во мне терпенья жила». В такие «минуточки» рокового приближения к пропасти крайнего человеческого падения, оскорбления, насилия, смерти, наконец, герои Достоевского напрямую соприкасаются с тем, что и является настоящей жизнью. В ней есть шанс «по своей глупой воле пожить». Но вот Бога и его воли - божьей! —воли в такой жизни нет. Во всяком случае, она не ве дома атеистам. Не об этом ли сам Достоевский в размышлениях о сущно сти «подпольного человека»: «Я горжусь, что впервые вывел настоящего человека русского большинства и впервые разоблачил его уродливую и трагическую сущность. Трагизм состоит в сознании уродливости. <...> Только я один вывел трагизм “подполья”, состоящий в страдании, в само- казни, в сознании лучшего невозможности достичь его и, главное, в ярком убеждении этих несчастных, что и все таковы. Что может поддержать ис правляющихся? Награда? Вера? Награды - не от кого, веры —не в кого! Стало быть, не стоит и исправляться. Еще шаг отсюда —и вот крайний раз врат, преступление (убийство). Тайна» (Ф.М. Достоевский, Предисловие для «Подростка»). Близость Высоцкого к Достоевскому значительно глубже, чем она может показаться на первый, поверхностный взгляд. В его творчестве от разилось именно «подпольное» состояние духа в советском обществе, не предполагающем свободы ни в каком из ее проявлений. Дефицит правды «о времени и о себе» в социуме сказывался на каждом шагу. Песни Высоц кого эту правду обнаруживали. Корявую, искаженную, «подпольную» правду о мучающемся безверием человеке. Языком Высоцкого в несвободной по определению стране разгова 57