Иванова, Л. Л. Литературный перекресток : размышления о классике и современности : монография / Людмила Иванова ; Федер. агентство по образованию, Мурм. гос. пед. ун-т.

путь далек и опасен. Высоцкий если и воин, то злой, больше похожий на презренного шута, скачущего «позади», «на нерезвом коне, без щита». Конечно, грубо прозвучит мысль о том, что Владимир Высоцкий це ликом и полностью сродни «подпольным героям» Достоевского. Но есть нечто схожее в том, как мы —читатели —воспринимаем эти художествен ные феномены. Их объединяет уже то, что лежит как бы на поверхности: во внешнем облике (на лице —отражение сложной и противоречивой ду шевной жизни), в манере поведения (отчасти фиглярской), накале испол нительских (монологических) речей, бурной, сиюминутной реакции на людей и события. К этому конспективно можно добавить и следующее: никогда не оставляющая героев напряженность душевной жизни, запутан ность и смятенность чувственных переживаний, трудное обретение и мо ментальная утрата смысла бытия, причудливая смесь в душе веры и безве рия, постоянный поиск религиозной истины и при этом откровенный ци низм ума. Аморальность поведения, греховность судьбы в целом. Искрен ние попытки раскаяния и непробиваемая гордыня. Инфантильная доброта и приобретенная с опытом жизни озлобленность. Это ли не набросок к портрету «подпольного человека» Достоевского? Не характеристика ли лирического героя Высоцкого? Вспомним одно из признаний Парадоксалиста из программного про изведения русского классика. В «Записках из подполья» читаем: «Скажите мне, отчего так бывало, что, как нарочно, в те самые минуты, в которые я наиболее способен был сознавать все тонкости “всего прекрасного и высо кого”... мне случалось уже не сознавать, а делать такие неприглядные деяния, такие, которые... нуда, одним словом, которые хоть и все, пожалуй, делают, но которые, как нарочно приходились у меня именно тогда, когда я наибо лее сознавал, что их совсем бы не надо делать? Чем больше я сознавал о добре и о всем этом “прекрасном и высоком”, тем глубже я и опускался в мою тину и тем способнее был совершенно завязнуть в ней»1. Согласитесь, что многие исповедальные песни Высоцкого похожи на эти странные полубредовые признания закоренелого «подпольщика» духа Авторы и исполнители их, возможно, претендуют на юмор, но по сути мо нологи преисполнены драматизма. А местами и самого неподдельного тра гизма Певец осознает невосполнимость утраты. И она, может быть, самая главная утрата всей жизни —утрата самого себя. Вспомним, что поэт, на чиная с иронических замечаний в свой адрес: могу, дескать, «одновремен но грызть стаканы и Шиллера читать без словаря» - приходит к неутеши тельным выводам о том, что за свои прегрешения достоин казни. С миром Достоевского Высоцкого роднит наличие у лирического ге роя двойников. И это болезненно. Во сне и наяву, после «очередной по пойки» (Блок) поэту то и дело мерещатся черти, ведьмы, палачи и т.п. В 1Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: В 12 т. - М.: Правда, 1982. - Т . 2. - С. 404. 55