Иванова, Л. Л. Литературный перекресток : размышления о классике и современности : монография / Людмила Иванова ; Федер. агентство по образованию, Мурм. гос. пед. ун-т.

на излюбленный Пелевиным восточный манер звучит так: «Меняют горо да, но не меняют колодец. Ничего не утратишь, но ничего и не приобре тешь. Уйдешь и придешь, но колодец останется колодцем... Если почти достигнешь воды, но не хватит веревки, и если разобьешь бадью —несча стье!» На более доступном языке это означает примерно следующее: «Мы носим в себе источник всего, что только может быть». Вывод о философской направленности иносказательных сюжетов Пелевина, кажется, напрашивается сам собой. И тут главное не перегнуть палку, не приписать автору того, что он, может быть, и не имеет в виду. Нельзя забывать, что Пелевин ироничен и каждое его произведение —лишь очередная интеллектуальная игра. В ней есть свой «серьез», даже изрядная доля религиозности (буддистского толка), но Пелевин первый склонен улыбнуться над всякого рода «переборами» в увлечениях модными духов ными практиками. Конечно, современный автор не будет отрицать того, что и сознание определяет бытие (а не только наоборот, как всех нас учили в школе). Но он предъявит к субъективизму самые серьезные требования. Если сознание способно творить по своей прихоти целые миры, то пусть уж носитель этого сознания будет готов к ответу за собственные «художе ства». У Пелевина есть рассказы, в которых чувствуется нота предостере жения; мир не должен стать выдумкой «кокаинщиков» и нахватавшихся верхушек «солипсизма» туалетных работников. В «Хрустальном мире» речь идет о том, как двое юнкеров - Юрий и Николай —охраняют подсту пы к Смольному в роковой день Октябрьского переворота 1917 г. Состоя ние, в котором пребывают молодые люди, определено Пелевиным как «бо лотные сапоги духа». Неразбериха внутри соответствует неразберихе во внешнем мире предреволюционного Петербурга: «Свергли императора, все перевернули к чертовой матери. На каждом углу большевики гогочут, семечки жрут. Кухарки с красными бантами, матросня пьяная. Все пришло в движение, словно какую-то плотину прорвало. И вот ты, Николай Му ромцев, стоишь в болотных сапогах своего духа в самой середине всей этой мути». На дворе —большие социальные перемены, каркас Советской Власти уже готовится. А у людей в голове - каша из философских цитат: Штейнер, Шпенглер, Стринберг, Ницше. Все это своего рода «мозговая игра», мастерски изобличенная еще Андреем Белым в «Петербурге». Один из героев «Хрустального мира» тревожится мыслью о своем якобы вну шенном ему Штейнером предназначении: его ждет роль спасителя России! Все это было бы замечательно, если бы будущий мессия не увлекался ко каином. Ему бы честнее выполнять свой юнкерский долг перед Отечест вом и не попускать к Смольному всякого рода картавящих шарлатанов. Но Николай Муромцев, похоже, дорожит своим безумием и видит радужную картинку счастливой России только через «хрустальный шар». Таким же помешанным на идее спасения родины предстает в «Чапаеве и Пустоте» эмигрант Котловский. Это он придумает где-то в Париже судьбу России, 123