Иванова, Л. Л. Литературный перекресток : размышления о классике и современности : монография / Людмила Иванова ; Федер. агентство по образованию, Мурм. гос. пед. ун-т.

ской литературы мало-помалу ощутят муку бессмысленного существова ния, озаботятся вечными вопросами бытия, н о ответов на вопрос «Как жить?» ни герои Битова, ни герои Маканина или Трифонова так и не най дут. В лучшем случае они, как Лев Одоевцев из битовского «Пушкинского Дома», в скандале переживут смятение ума и духа, высвобождающее их из-под гнета рутинной повседневности. Они осознают, что возможна «дру гая жизнь», путь к ней в их измененном самосознании. Открытие Битовым сродни пушкинскому идеалу «тайной свободы». В таком состоянии человек уже способен оценить уникальность каждого дарованного ему Богом мгновения. Произведения Битова и других мысля щих авторов 70—80-х гг. - своего рода напоминание о религизности в вос приятии жизни, но в то же время именно в них зафиксирована «пустота» всего жизнеустройства России накануне горбачевских реформ. Какое-то огромное «ничего» взирает на нас со страниц «Пушкинского Дома». И только герой робко начинает осознавать всю пагубность бездуховности общероссийского масштаба. Причем осознание это приходит и через бунт, и (что важнее) через собственную причастность к этой бездонной пустоте. Как справиться с такого рода испытанием, когда даже иллюзии (столь ха рактерные для чеховских интеллигентов) исчерпаны исторически? Выход напрашивается чисто русский: надо страдать! Мы страдаем и когда верим, но сомневаемся, и когда не верим, но смутно желаем веры... Герои Пелевина последовательно избавляются от всех ловушек и за блуждений прежних исторических периодов. Они уже не ищут внутри «поезда жизни», они уходят туда, где нет страданий, нет раздвоенного на «ум и сердце» душевного сюжета. Убежать, уйти, перейти в новое качество... Стать иным. А может быть, напротив, стать именно собой? И, став собой, одним махом порвать с тем и с теми, кто, образно говоря, всегда мешал тебе смотреть из окна по езда, обращая к нуждам и пустякам «внутривагонного» прозябания («Жел тая стрела»). А что не позволяет человеку опомниться, оценить свое ме стонахождение во времени и мире? Инерция привычки? Страх? Неуверен ность в собственной правоте? Что приходит на смену дарованных детством впечатлений? О том, как бездарно большинство из нас проводит однажды данную им земную жизнь, многие короткие рассказы Пелевина. Вспом ним, к примеру, «Жизнь и приключения Сарая номер XXII». В аллегориче ской форме здесь ведется повествование о Сарае, который со временем смирился с тем, что у него внутри содержится смрадная бочка с огуречным рассолом. Он даже придумал некую спасительную философию, согласно которой «если прекрасное заключено в гармонии а внутри - и это объективно - находятся огурцы <...>, то прекрасное в жизни заключено в достижении гармонии с содержимым бочки и устранением всего, что это му препятствует». Выходит, избегать и даже уничтожать нужно все самое живое и оригинальное, а мириться с мертвечиной и даже культивировать 120