Иванова, Л. Л. Литературный перекресток : размышления о классике и современности : монография / Людмила Иванова ; Федер. агентство по образованию, Мурм. гос. пед. ун-т.

мог столь же решительно разорвать с преследующими его Тьмой, Кривдой, ложью. Одна из общих тем Высоцкого и Пелевина —болезнь души как пси хиатрический диагноз. Высоцкий пишет об обитателях психолечебниц, со храняя при этом юмор и свойственное его героям простодушие («Письмо в редакцию телевизионной передачи “Очевидное - невероятное” ...» - выра зительный тому пример). При всей биографичное™ «психиатрический» мотив у Высоцкого, конечно же, имеет метафорическое звучание. Понят но, что абсурдность жизни - бесконечный «бег на месте общеукрепляю щий» —сводила с ума вполне здоровых людей. Нельзя не вспомнить и о чисто политическом аспекте темы «психушки». Здесь традиции угадыва ются сами собой: древнерусские скоморохи, гоголевские «Записки сума сшедшего», чеховская «Палата № 6», булгаковский «Мастер и Маргарита». Всё в целом понятно: в шестадесятые - семидесятые годы тема отвечала социально-нравственной проблематике. В наши дни —у того же Пелеви на - она вышла на философский, духовный уровень (хотя он так или иначе заявлен, конечно, и в классике). «Чапаев и Пустота» - роман о сумасшед шем доме и его обитателях, страдающих от присутствия в себе ложной личности. Им необходимо о п у с т о ш и т ь с я , чтобы выздороветь. Но речь здесь сейчас не столько о пелевинском бестселлере и его философ ском смысле, сколько об удивительном, на наш взгляд, прорыве Владими ра Высоцкого из реалий своего времени в дух и эстетику будущего по стмодернизма. В «Жизни без сна» («Дельфины и психи», 1968) он заявля ет, по сути, постмодернистские ситуации и образы. Создавая иррацио- нальнцю картану из жизни сумасшедших, он предваряет её следующим замечанием: «Всё нижеисписанное мною не подлежит ничему и не при надлежит никому. Так. Только интересно, бред ли это сумасшедшего или записки сумасшедшего и имеет ли это отношение к сумасшествию?» И да лее: «Утро вечера мудренее, но в вечере что-то есть. Бедная Россия, что-то с нею будет». Можно сказать, что прозаический набросок Высоцкого содержит в себе зачатки чисто постмодернистских ходов, кодов и приёмов - таких, как парадоксальность, дискретность, коллажность, модная нынче интертексту альность, абсурдность, игровое начало. Всё в зачатке, в потенции, но при сутствует. Простое цитирование «Жизни без сна» заставляет вспомнить современную манеру письма: «Жизнь без сна - основной закон построения нового об<щест>ва без безумия, но его —закон - ещё не приняли». Или: «Как вы можете тут читать? Тут думать надо, а не читать. Читать надо в трамвае и в метро. Но там толкают. Там везде толкают. Тогда ладно, чи тайте, бог с вами. А я не буду читать, я вот выйду, сяду в метро, и пусть толкают, я всё прочту —в метро. Всю энциклопедию, и всё буду знать. На пример, что такое ятаган? Не знаете? Всё-таки вы очень глупый! Ятаган - его кинешь, а он к тебе возвращается. Поняли?!». Обитателей психушки 109