Хрусталева, А. С. На полубаке : рассказы / А. С. Хрусталева ; худож. Н. Н. Блинов. – Москва : Союз Российских писателей ; Мурманск, 2000. -199, [1] с.: ил.

— Веселой и щедрой, совсем по-кавказски... — снова про­ чувствованно завел Коля. — И чуточку грустной, как повести Грина. — Много вы знаете про кавказские-то обычаи, — сказал Гуйденко презрительно. — Вот у нас в Дербенте профессор был Завадский, талантливый хирург. Сделал он раз сложнейшую операцию на легких одному горцу. Безнадежный был случай, а он сделал. И удачно. Поправился джигит через три недели. Когда уходил из больницы, сказал профессору Завадскому: «Спасибо тебе, дорогой. Жить буду, тебя благодарить буду. Сын жив будет, тебя благодарить будет». Мусой звали джигита. На другой день пригнал Муса профессору пять баранов. Через две недели коня пригнал. Хороших кровей конь. Профессор его в бричку запрягал, на вызов ездил. Весь Дербент знал ту бричку и того коня. Много добра перетаскал Муса: курдюки с вином, сыр, каракуль. Потом пропал. Профессор даже рад был. Как уж он его угова­ ривает, бывало. Дескать, что вы делаете, милейший? Вы же меня в дикое положение ставите. Мне уже по городу ходить неудобно, все только про ваши подарки и говорят. Обижался Муса. «Как нэ нада? Нада! — кричал. — Ты меня вылечил, от смерти спас. Тэперь тэбя благодарить буду, пока жив. Умру, сын благодарить будэт. Сын умрет — внук останется. Все то же будэт. У жизни, понимаешь, Цены нэт. Самая дорогая вэщь, понимаешь...» Вот и весь разговор. Пол года не было Мусы. Потом является снова, опять баранов гонит. Профессор за голову держится, стонет, но берет. Нельзя отказаться, смертельная обида будет. — Где ты был, Муса? — спрашиваем его. — Где был, где был? — отвечает. — Баранов брал, ему дарил. Не поймали. Коня брал, ему дарил, опять не поймали. Опять баранов брал. Поймали. Тюрьма сидел. — То-то! — закончил Гуйденко. — Это тебе не «зайдешь белый, выйдешь загорелый», — сказал он Коле Ряскину. —Эх ты, музыкант! Александр Иванович громко рассмеялся. И было непонятно, чего это он так обрадовался. А Коля Ряскин снова затянул, уже, наверное, за рейс раз сотый: — Опять я Баксаном любуюсь, как сказкой... Еще два месяца оставалось нам слушать его аккорды. 133