Грицаенко, Р. П. По следам дедов и отцов : сборник о Мончегорске, мончегорцах и мест не столь отдаленных от него : в связи с 85-летием города и в честь присвоения Мончегорску звания «Город трудовой доблести» и 35-летием Совета ветеранов войны, труда (пенсионеров) вооруженных сил и правоохранительных органов / Грицаенко Раиса Петровна ; [Мончег. обществ. орг. «Мемориал»]. - Мончегорск : [б. и.], 2022 (Санкт-Петербург : Грейт-принт).

пойдет, так словно гвоздики ледяные тебе в душу забивает, ей-богу, ды хание останавливается, будто это не в его груди, а в твоей, ночной про хладой переполненной, песня теснится и наружу рвется. Красота! Да... А заведение это со шпилями да башенками только до часа ра ботало, на ночь закрывалось, но мы подошли вовремя, начало второго уже было, старуха в клеенчатом таком фартуке уборку делала. Нас пустила, я документ показал, все культурно, честь честью... ... А соловей для меня к этому времени был птицей особенной. Меня же в разные дела употребляли, хоронить тоже приходилось... Собственно, не то чтобы хоронили, закапывали... Гробы? А зачем им гробы нужны?.. Вообще-то не нужно вам этого знать. А закапывали не так чтобы далеко от города, сказать, так другой и не поверит, что, в общем-то, так близко. Место, я тебе скажу, соловьиное. Сначала идет взгорок с поселком, а потом просторнейшие поля, и упираются эти поля в гряду уже настоящих холмов, покрытых лесом. Ме сто пустынное. На границе холмов и полей, в складке местности, ручей, над ручьем тальник, ивняк, - самое для соловья прелестное место, лучше не придумаешь... Туда и выезжали. Работа нешумная, мы им не мешаем, они нам. Это я про соловьев говорю. Бывал я в этих местах и зимой, и осе нью, и летом в дождичек, но первый раз, это я отчетливо помню, дело было именно в конце мая. Я высказал, между прочим, восхищение пением соловья, а Гесиозский, он тогда за старшего был, сказал, что лично ему приятней пение иволги. С начальством не спорят, только я при своем мне нии остался. Что в соловье самое интересное? А? Никогда не знаешь, какое он сле дующее коленце выкинет, каким ключом пойдет... Стукнет с отсвистом, стукнет, да вдруг словно сухие досочки просыпет и кастаньетами: тра-та- та-там... тра-та-та-там... и сразу без передыха, длинно так, тонко-тонко, таким свистом, что прямо через сердце проходит... И тянет из тебя душу, и тянет... Жутко делается... Ночь как-никак... С одной стороны, пусто, с другой стороны - спят, а он душу из тебя вытягивает, вытягивает... И когда замучает вконец - бросит, да как грохнет, как раскатится, это уже все рьез... И пошел, и пошел! Жизнь - копейка! И с треском, и с посвистом, и с оттяжкой, и с надломом, и с горы, и в гору, и по кругу!.. Раз! И замолчал, собака... в самом неожиданном месте гад, оборвет, чтобы тебя врасплох застать, словно сам решил послушать, бьется у тебя сердце или встало. И в молчании этом, в тишине между двумя выступлениями, для меня самая жуть. Хорошо, если дальнего соловья услышишь, а то будто в дыру какую валишься, какие только мысли в эту минуту в голову не залетят... Тишина мертвая. Лопаты шваркают, топор по корням пройдет, будто кости рубят, 210