Горячкин, В. И. Это наша с тобою судьба, это наша с тобой биография ... : (о времени и о себе) / Горячкин В. И. – Мурманск : Радица : Мурманское областное книжное изд-во, 2007.

пропускали электрический ток. После ухода директора у рабочих долго еще оставалось ощущение восторга. Это был Директор. В его шрам все поголовно были влюблены, и никто не замечал его уродства. Наоборот. В глазах всех он был живым олицетворением Революции. Ее рыцарем. А шрам - орденом за выдающиеся заслуги». Вот каким оказался мой предшественник, и у кого мне довелось принять трудовую эстафету. Я стал с удвоенной энергией собирать о нем и правду, и слухи. Оказалось, что Михаил Васильевич был не только лихим балтийцем, но и большим сердце едом, а потому жизнь «графини», которая работала врачом в Кировской городской больнице, счастливой не назовешь. В 1937 году на фабрике сгорела механическая мастерская. По какой причине произошел пожар, неизвестно, но несколько человек, в том числе и Михаил Васильевич, были арестованы и осуждены, как враги народа. Даже ошибка в те годы расценивалась как диверсия. Народ поднимал страну и строил свое рабоче- крестьянское государство в окружении врагов. Ошибки не прощались никому. Войну он провел в лагерях, хотя не раз просился на фронт. Как он сказал мне: «Статья не пустила». После войны его выпустили. Выйдя на свободу, он устроился на рядовую работу, на фабрику, где когда-то был директором и стал хлопотать о восстанов лении в партии. В Кировске понимания не нашел и решил двинуть в областной центр, так как секретарем обкома в то время был его бывший ученик, который в 30-е годы работал мастером на АНОФ, и которому Михаил Васильевич дал когда- то партийную рекомендацию. Он приехал в Мурманск, пришел в обком, встретился со своим бывшим «протеже», поговорил, объяснил ситуацию, и тот попросил его подождать. Прождав в приемной больше часа, Михаил Васильевич понял, что ждать больше нечего. Так оно и вышло. Секретарь пригласил его и, глядя прямо в глаза, сказал, что дело его гораздо сложнее, чем он предполагал. Посоветовал ехать домой и пообещал что-то сделать. «Я понял. Если этот человек, который знал меня и верил мне, и в которого верил я, при всей своей власти не смог ничего сделать сразу, значит, в партии мне не восстановиться, а без этого не стоит жить». Все же он как-то пересилил себя, продолжал жить и работать, но стал попивать. Отношения с женой ухудша лись, жил в постоянном ожидании чего-то недоброго, и ожидания оправдались. В 1948 году его снова арестовали по тем же пунктам обвинения. Вышел в 1954 году глубоким и сломленным стариком. Он уже не мечтал о реабилитации и восстановлении в партии, но судимость с него сняли почти сразу, в связи с отсутствием состава преступления. Восстанавливаться в партии он уже не стал. Вот этого, с такой удивительной биографией человека, я стал таскать по комсомольским собраниям и вечерам, где он и еще 2-3 таких же ветерана делились своими воспоминаниями с молодежью. Не всем ребятам эти воспо минания нравились, многим просто хотелось танцевать, а не слушать каких-то стариков, тем более что рассказчики они были почти никудышные, за что я очень переживал, однако на них встречи с молодежью оказывали прямо-таки волшебное 55