Голдин, В. И. Гражданская война в России сквозь призму лет : историографические процессы : монография / В. И. Голдин ; М-во образования и науки Рос. Федерации, Мурм. гос. гуманитар. ун-т, Сев.-Зап. секция науч. совета РАН по истории соц. реформ, движений и революций. - Мурманск : Мурманский государственный гуманитарный университет, 2012.

очевидно носит чисто идеологический характер. По мнению этого иссле дователя, потери от красного террора всех противостоящих социальных групп можно оценить в 400—500 тысяч человек, а общее число погибших от белого, красного и стихийного террора составило максимум 1,5-2 млн. 100 человек . Авторитетный казанский исследователь этих проблем, профессор A.JI. Литвин рассуждал по-иному и пришел к другим обобщающим выво дам. Он указал, что трудно назвать первые акты красного и белого террора, и, вместе с тем, отметил, что «вскоре после прихода большевиков к власти убийства политических противников стали вполне обыденным явлением». Резюмируя свои размышления, Литвин писал: «В 1918 году в России воз ник государственный террор в виде внесудебных расстрелов и концлаге рей. В этом преуспели и красные, и белые. Тогда насилие стало массовым, а личность начала низводиться до уровня материала, необходимого для со циального экспериментирования. Никогда в истории России столь огром ное количество людей и в столь короткий срок не испытало на себе таких нарушений элементарных свобод, став жертвами произвола и беззако ния»101. В.П. Булдаков, размышляя о логике развития насилия в революцион ном процессе, указывал, что «сам феномен дооктябрьского и, особенно, послеоктябрьского насилия в значительной мере связан с тем, что массы поняли свободу как возможность поставить в зависимое и угнетенное по ложение «эксплуататоров», ничуть не помышляя о равенстве гражданских прав». «Идея справедливости в массовом сознании означала правомер ность наказания «виновных» в их былом униженном состоянии, - подчер кивал он. - Именно на основе отождествления справедливости с возмезди- 102 ем и стала утверждаться государственная репрессивность» . Но развернувшийся, и особенно в послеоктябрьский период, стихий ный террор толпы пугал и советскую власть, и обывателя. «Страх перед террором массы и подталкивал обывателя в сторону любой государствен- но-репрессивной силы», - указывал Булдаков. Вместе с тем, сами больше вики, справедливо отмечал он, пока еще не были готовы к активному ис пользованию государственного террора. В качестве примеров он приводит заявление председателя Петроградской ЧК М.С. Урицкого, высказавшего ся весной 1918 года против февральских расстрелов, а также петроград ских большевиков, выступивших в апреле за ликвидацию комиссий, воз главляемых им и Дзержинским. Но глубокие последующие изменения, происходившие в стране, принципиально меняли многое. «В известном смысле позднейшее провоз глашение «красного террора» было вызвано не столько потребностями устрашения «эксплуататорских классов», как явилось демонстративным актом утверждения государственного «порядка» через грубо-привычную репрессивность», - размышлял Булдаков. «Разумеется, произошло это не