Георги, В. С. Рыбный Мурман в кавычках и без : документально-публицистические хроники Северного рыбопромыслового бассейна последней четверти XX века. В 2 т. Т. 1, ч. 1-3 / Виктор Георги. - Петрозаводск : Verso, 2016.

Часть вторая. Все расхищено, предано, продано... (конец 1980-х — начало 1990-х годов) (дочери). За двоих трудилась Анна Петровна Дякина, наш высококвалифицированный и пре данный газете корректор. Пришла в редакцию Людмила Миланова, у которой всегда дело спо рилось—и за компьютерным столом, и за сто лом праздничным. Новые грани своего таланта открывала Ирина Верт-Миллер —более исполни тельного секретаря-референта я не встречал. — Что держит нас в газете, особенно в эти дни, когда имеющий связи журналист мог бы озоло титься в любой коммерческой структуре? —зада вал вопрос Толя Вилов и не мог найти на него от вета. —Почему? Зачем? С какой целью? Во имя чего? Любви к газете? Но ведь все живут от получ ки до аванса, зачастую и не дотягивая, залезая в долги. Привычки? Человек —такое существо, что спокойно может адаптироваться даже среди обезьян. Боязнь в наше сегодняшнее лихолетье остаться на обочине, без работы? Так ведь каж дого с руками оторвут в любом другом издании или структуре. Ищу и не нахожу ответа...58 Не могу четко сформулировать ответ и я. На страницах этой книги еще найдется место для рассказа о каждом из названных здесь сотрудни ков. Впереди у «Рыбного Мурмана» было десять лет. И в первые самые трудные для страны и га зеты годы последнего десятилетия XX века груз ответственности за редакцию взвалил на себя Анатолий Вилов. Зачем? Во имя чего? Толя сам попытался ответить на этот вопрос, подготовив, но не доверив газетным страницам свою «Испо ведь», написанную как раз в 1990-м году, когда он баллотировался в народные депутаты РСФСР. Наверное, для газеты эти строки показались ему слишком личными, откровенными, оголенными, как провода под током. Время многое сглажи вает. Думаю, Толя простил бы меня за эту публи кацию. Исповедь А. Вилова Я помню. Я все очень хорошо помню... Послевоенное голодное утро. Подмосковье, город Коломна. Луч солнца, еле пробившись сквозь желтые осенние листья березы, стоящей под окном, осветил нашу девятиметровую ком натушку, в которой на полу спят мать, отец, стар ший брат, младшая сестра. Здесь же и я —сред ний ребенок, родившийся через 10 месяцев после Великой Победы. Нас —пятеро, а было еще два брата. Несчастные дети погибли от го лода и болезней в военное лихолетье. Отец встает на работу. О чем-то шепчется с матерью, тихонько закрывает дверь и уходит на свой Коломзавод, которому молча отдал все го себя. И только через 43 года электрик Василий Егорович Вилов получит от этого много раз орде ноносного предприятия двухкомнатную кварти ру. Мог ли тогда предполагать он, свято верив ший в устои социализма, что его старший сын Владимир, мой брат, коммунист, мастер одного из цехов родного Коломзавода, через 72 года после Октябрьской Революции возглавит заба стовку, восстанет не только за себя, за рабочих, но и против того унижения и оскорбления, кото рым подвергался всю свою сознательную жизнь и отец. Встанет и добьется законных прав. А, мо жет, это в крови у нас, Виловых? Вероятно. 1901 год. Прадеда, Якова Романовича, за участие в Обуховской стачке отправляют в ссылку. 1916 год. Дед, Егор Яковлевич, вступает в партию большевиков, а в 1934 году его исклю чают из партии, как врага, не согласного с кур сом «великого вождя всех племен и народов». Что-то я отвлекся... Проводив отца, мать будит нас. На столе за втрак: насквозь просвечивающийся кусочек хлеба и пять с ноготок кусочков сахара. Значит, отец ничего не ел, опять (в который раз!) ушел на работу голодным. Попив кипяточку, мать от правляет брата и меня на колхозное поле со бирать картошку, да не свежую, ее уже подо брали, а так называемую «матку», из которой растут клубни. Ах, какую вкусную она готовила «болтушку» из этого белого густого месива! Ве дро —в руки. Пошли. А мама уходит в дальние села менять свои последние платок и косынку на хлеб. С колхозного поля мы с братом бежим. И хле щет, и хлещет нас своим кнутом объездчик. Ма леньких, голодных, глупых, свято верящих, как и отец, что Советская власть —власть народа, и что она никогда не обидит. И до темноты сидим 276