Фёдоров П.В. «Каждое время выдвигает своих историков»: беседа с профессором Алексеем Алексеевичем Киселёвым. 1921 год в судьбах России и мира: от Гражданской войны к послевоенному миру и новым международным отношениям. 2011, c.14-26.

творцами, участниками революционного преобразования северного края России, ищут и находят пути из социального тупика, созданного царизмом. Во вступительной статье к роману, переизданному в двух томах в 1987 г., гово­ рилось: «Аскольдовские матросы Самокин и Павлухин, легендарные архангелогород­ цы Павлин Виноградов и Николай Дрейер, чекисты Комлев и Спиридонов - живые, подлинно народные типы. Они поданы в развитии, прописаны художественно вырази­ тельно. Этим людям веришь, в них чувствуется сила, уверенность, на их стороне правда. Ценность образов этих героев еще и в том, что все они исторически реальные лица. Пикуль рисует их достоверно». Всё это так - каждый может иметь свое мнение, свою точку зрения. Действи­ тельно, в романе немало исторического материала, много ярких типажей. Вот как начинается второй очерк первой книги: «Для начала обратимся к стати­ стике. В этом заброшенном краю в числе редкостей, достойных человеческого удив­ ления, насчитывалось: фортепьяно - 1, лошадей - 2, инвалидов - 6. Теперь живописуем: фортепьяно бренчало в доме кольского исправника, лошади привыкли есть рыбу пополам с сеном, а шесть инвалидов забулдыжно пьянствовали в трактире, который назывался “Заходи!”. Край был громадный, и на каждого жителя приходилось по десять квадратных верст. Иначе - царило такое безлюдье, какое трудно себе представить. Этот край на­ зывался Мурманом, а точнее - Александровским уездом Архангельской губернии... Вот он - хаос камней, воды, неба. Со звоном летели в море дымные ручьи, а там - вы­ соко-высоко на скалах - цвела по веснам душная полярная сирень и черемуха. Глубоко врезан в скалы Кольский залив, и в самом конце его, в устье двух рек, с незапамятных времен (с 1264 г.) догнивал захолустный городишко - Кола; отсюда бежали поморы на парусах за треской и зверем. Сам же городишко - два амбара да избенки, прикрытые мохом. Ну и церковь, конечно. И кладбище». Мурманск периода революции 1917 г. B.C. Пикуль характеризовал так же воль­ но: «Свобода кончается там, где человека переселяют в барак. Русский человек барач­ ного жития боится, словно чумы. Потому-то каждый более или менее дошлый старал­ ся добыть... вагон. Вагонов на всех не хватало, и жители дрались. Остервенело и дико дрались они под сполохами полярной ночи. Отвоевав вагон, тащили в него печку, воровали доски, чтобы создать уют - дешевый и топорный. Отступившие налаживали жилье из анг­ лийских ящиков чайной фирмы “Липтон” - тонкую фанерку простегивало морозом и ветром. Но это была уже жизнь - вполне хозяйская, самостоятельная. Домики из ящиков назывались чайными; если там поселялась женщина, у которой ночью не гаснет свет, то ее называли баядеркой. Всё было ненадежно, словно ненастоящее: фанеру раски­ дывал ветер с океана, маневровый безжалостно пихал вагоны с жителями, перегоняя их по путям, куда вздумается диспетчеру. Иные вагоны обросли столь дивными ста­ лактитами нечистот, что примерзли к рельсам намертво. Здесь жили счастливчики: они имели постоянный адрес, и таких мурманчан почта уважала. Это уважение само собой заканчивалось весною, когда сталактиты безжалостно и зловонно таяли, а вагон вдруг в одну из ночей срывался с места и его загоняли к черту на кулички... По ночам с берега стучали выстрелы, метались в сугробах визги пропащих баб, долго тянулось над рейдом ветхозаветное: “Карау-ул, убива-аю-ут”. Бандитизм на Мурмане был махров, жесток, пьян; сезонники, зашибив деньгу, швыряли сотенные, 23