Буторин, А. Р. Йалокин / Андрей Буторин // Техника-молодежи. – 2007. – № 1. – С. 57-59.

Клуб любителей фантастики — У меня снова вопрос, — дотрагивается до моей ладони доктор. — Вы сказали, что Анна избегает объятий. Поче­ му? — А почему она должна обниматься со мной? Кто я ей? Брат, сват... любовник? — я нервно всхохатываю. — Если я её... если я испытываю к ней какие-то чувства, это вовсе не значит, что и она должна испытывать подобное ко мне. — Но ведь она... — вскидывает брови доктор и замолка­ ет, вновь уронив их к переносице. — Что «она»? — я невольно напрягаюсь. — Н-нет, ничего, — опускает глаза толстяк. Что-то тут явно не то, но мне почему-то не хочется ниче­ го выяснять. Становится неприятно и даже... страшно. Мне не нравится это, и я спешу продолжить рассказ. Я поднимаю к глазам запястье с часами. Половина деся­ того. Что?! Но ведь мой теплоход... Он уже отходит! Бегу к причалу, заполненному провожающими. Так и есть — между бетонным краем и белоснежным бортом уже пара десятков метров! Угрюмый матрос почти вытянул на палу­ бу трап — две грубо сколоченные доски с поперечными брусками-ступенями. Машу руками, кричу. Толпа на берегу подхватывает мои вопли, кто-то орёт: «Поворачивай взад, пациента забыли!» На теплоходе незамедлительно реагируют. Судно теряет ход, останавливается, сдаёт задом. Вновь выдвигается трап. Облегчённо перевожу дух. Но замечаю вдруг, что я уже не у края причала. Между мной и надвигающимся белым бор­ том — толпа, которая больше не кажется доброжелатель­ ной. Люди толкаются, матерятся; каждый стремится ока­ заться поближе к трапу, который уже почти касается ниж­ ним краем бетона. Я снова кричу и тоже бегу к трапу. Пытаюсь бежать; но­ ги становятся ватными, воздух словно сгущается. С ужа­ сом наблюдаю, как недавние провожающие отчаянно рвутся стать пассажирами; карабкаются по трапу, сталки­ вают в воду менее расторопных, лягают напирающих сза­ ди, бьют кулаками в перекошенные, раззявленные в пани­ ческой ярости рты. «Их можно понять, — неожиданно думаю я, — ужас вой­ ны превращает людей в скот. Каждый сам за себя. Спасай­ ся, кто может. Наверное, этот теплоход последний». А ведь и правда последний! И скоро тут всё превратится в кроваво-огненный ад. А я? Как же я?! Я не солдат, я про­ стой обыватель! Я нежен, хрупок, я беспомощен и безза­ щитен! И я хочу жить! Животный ужас захлёстывает меня, подстегивает, уде­ сятеряет силы. Я снова рвусь к краю причала и вдруг слы­ шу сзади: — Йалокин! Боже, я забыл про Анну! Спасая шкуру, забыл о любви. Значит... значит, я не любил... не люблю? Ведь нет ничего на свете сильнее любви; ни война, ни инстинкт самосохра­ нения не могут, не должны победить её, затоптать, загу­ бить, заставить забыть. — За-за-за-за-быыыылииии!!! — исступленно вою я, ви­ дя, как вновь задираются вверх перечёркнутые множест­ вом деревяшек-ступенек доски, как отступает белоснеж­ ная стена спасения от опустевшего причала. А я не могу ос­ тановиться. Я всё бегу и бегу, нелепо вскидывая ватные ноги в воздушном киселе. И он милосердно заползает мне в уши, затыкает их холодными, липкими бирушами, и я уже почти не слышу полустон-полушёпот: — Йалокин!.. Я замолкаю. Пытаюсь прийти в себя. Получается плохо. Частично я всё еще там — на причале, бегу к отплывающе­ му теплоходу. И мне кажется, что сидящий напротив лы­ сый толстяк — не более чем мираж, сновидение. Наступает именно то состояние, что и заставило меня обратиться к нему. Полуявь-полусон, не-явь, не-сон, или, ещё точнее: «Где явь? Где сон?» «Может быть, и Анна мне всего лишь приснилась?» — с обречённой надеждой думаю я. Мысль о любимой, кото­ рую предал, заставляет меня очнуться полностью. Резко, разом, рубящим ударом топора отрезая сон от яви. Или... явь ото сна? — Ну, ну! — оказывается, доктор уже вылез из кресла и склоняется надо мной. — Очнулись? Вам плохо? — Нормально, — бурчу я под нос, злой на себя за прояв­ ленную слабость. — Я в порядке. И у меня всё. Если вот это, — обвожу я вокруг руками, — не продолжение сна. Толстяк хихикает, вновь опускается в кресло и хитрова­ то-блаженно щурится: — Знаете, а ведь ваш сон ничем особо не примечателен. И вот этот разрыв, когда пропадает больница и появляется корабль, тоже, по сути, логичен. Больница — здание — пас­ сажирский теплоход. Это ведь сходные понятия. Куда-то опаздывать во сне — обычное дело. Война — это отголоски вашего прошлого. Тоже где-то как-то нормально... — А предавать любовь — тоже нормально ? — сжимаюсь я в судороге подступающего гнева. Доктор прячет глаза под мясистыми складками век. Лы­ сина его покрывается капельками пота, он смахивает их ла­ донью и говорит, глядя в сторону: — Прошу извинить меня, но я должен задать этот воп­ рос... — Он замолкает, сопит, подбирая слова, и я не выдер­ живаю: — Да спрашивайте же, черт вас дери! — Вы изменяли жене? — выпаливает толстяк и вжима­ ется в спинку, будто ожидая удара. Вполне возможно, я бы его и ударил. Будь у меня жена. Тогда, наверное, вопрос толстяка оскорбил бы меня. Но жены нет. Есть лишь любимая, которую я предал во сне. И которую продолжаю любить наяву. Любить, не призна­ ваясь ей в этом. Хотя, конечно же, Аня давно обо всём дога­ дывается. Но я не собираюсь говорить с ней о любви. Пото­ му что не хочу ломать ей жизнь. А ещё потому, что она не любит меня. Не может она меня любить! Не бывает на све­ те чудес. Скрипнув зубами, бросаю: — У меня нет жены. Доктор хмурится. Снова отводит взгляд. — Вы успокойтесь, голубчик, — бормочет он. — Всё в по­ рядке, вы не спите. — Я надеюсь, — хмыкаю я, не понимая, к чему он кло­ нит. — Всё в порядке, — повторяет психотерапевт. Теперь в его голосе слышится больше уверенности. — Успокойтесь, расслабьтесь, забудьте ваш сон и вспомните. — Что? — начинаю я злиться по новому кругу. — Ну, для начала, с кем вы сюда пришли. Кто ждёт вас там. — Доктор тычет пальцем-сарделькой в сторону обитой рыжим дерматином двери. Я нервно выхохатываю: — Же... на? Толстяк расплывается в улыбке и умилённо кивает. Словно перед ним любимое чадо, впервые сказавшее «па­ па». Злость мгновенно улетучивается. Мне становится страшно. Я вскакиваю и начинаю возбужденно лепетать: — Да поверьте, ну нет у меня жены! Вот, смотрите, у ме­ ня и кольца обручального нет! — я вытягиваю правую руку и замираю. Глаза мои пялятся на распростёртую в воздухе ладонь, но я отказываюсь им верить. На безымянном паль­ це... блестит золотой ободок. Всё. Я не выдерживаю. Кольцо добило меня. Хватаю тол­ стяка за лацканы пиджака, начинаю трясти: 58 2007 №01 ТМ