Большакова, Н. П. Мой Маслов : книга-дневник / Надежда Большакова. - Мурманск : Опимах, 2011. - 253, [2] с., [10] л. ил., портр. : ил.

Я ахнула. Надо же такой момент пропустила. А Маслов улыбается: - Для меня эта награда особенно дорогая, потому что эта награда не только имени хорошего человека, но и замечательного писателя-историка. - Тогда нужно обмыть, - сказал наш с Масловым сосед по купе и достал бутылку водки. Как Маслов книги издавал (Из очерка В.С.Маслова «На костре моего греха») «Доконали. Редактор? Цензура? Обком? Автору не дано этого знать. Настолько стало сумрачно и тяжело от напрасной, очередной напрасной работы - невмоготу. 8 мая, от праздников, поехал в Мурмаши к писателю-коллеге Михаилу Головенкову, билет через него достал (пусть и на другой день, но лишь бы билет) и — на дальний аэродром. И почти сразу улетел. А вот в Архангельске сказали: утром на Мезень рейс еще был, но сейчас сообщили - всё, закрылась из-за распуты Мезень - возможно, и на неделю. Кинулся за обратным билетом, и вечером, в девятом часу, снова был в Мурманске. Наездился... А так хотелось - хотя б на один день в Сёмжу! Глотнул бы воздуха, и, может быть, ослабла бы судорога, душу и сердце стянувшая, прояснилось бы. Бывало же так! И опять - какая уж тут работа! Буду по требованию не то редакции, не то обкома, не то цензуры рассказы править-корежить, удлинять-укорачивать, заранее зная, что всё - зря, над автором издеваются. Прислали на атомоход "Ленин" нового первого помощника капитана (он же - "помполит", он же - "комиссар") - главного духовного и культурного, и идейного наставника атомоходцев. В первой же радиограмме на берег он пишет так: передавайте от меня "привет Нади, Саши". Первое его распоряжение по судну - перенести подшивки газетные из постоянно открытого клуба в парткабинет и, не стесняясь, объяснил это так: - Иначе в парткабинет на судах никто не ходит. А зарплата у помполита - куда до него иному начальнику службы атомоходской! ...Кому это интересно? Разве только героям моих книг - мезенцам... Знали бы, через какие жернова, через какие унижения проходят вместе с готовой книгой добрые их имена, прежде чем заживут своей жизнью на страницах вышедшей (а выйдет ли?) книги. В марте 76-го года уходил я в море, измотанный борьбой за первую мою книгу, "Крутую Дресву", озабоченный судьбой второй моей книги - "Круговой поруки". Как в жизни над людьми издевались и издеваются, так и над книгой о судьбе этих, дорогих мне людей... Два года, как подписан акт одобрения, книге давно пора быть на прилавках, и вдруг (а может, и не вдруг вовсе) такое снова началось. Некая дама в обллите (так в целях конспирации именуется цензура) прочитала и, в пересказе редактора, позвонила в обком КПСС некоему Полтеву: "Я чи­ тала и ревела. А что, если и другие реветь будут?" А ведь читала-то она не рукопись уже, а книгу, набранную в типографии,- так называемую верстку... Полтев, в пересказе всё того же редактора, позвонил в Москву по своей линии, а директор издательства по своей - какому-то Сергованцеву (?), чтобы Сергованцев запросил на повторное рецензирование (при первом рецензировании Москва, говорят, против издания не возражала). Сам я, в свою очередь, написал в Мурманское издательство, чтобы прекратили пустые разговоры, а выставили бы конкретные требования и чтобы при этом гарантировали, что эти требования - последние. В ответ издательство пересказало устные требования обкома КПСС (!): "Добавить в книгу два рассказа очень оптимистических и правка по устным замечаниям редактора". Но гарантии никто не дал. Рассказы, срочно написанные, я добавил: в одном солнце всходит с запада, в другом рожает женщина, которая, по заключению хирурга, никогда не родит. Редактор согласился, что это - "очень оптимистично". Книга ушла в очередной раз в Москву уже с добавлениями. В Москве попала в руки некоего Грачева. Начались (так мне было сказано в Мурманске) переговоры Москвы с главредом мурманским. Москва, мол, согласна ускорить решение, но требует взамен, чтобы Мурманск издал какого-то московского поэта, в Мурманске неведомого. Благожелательно спросила Москва мурманского редактора, кому б он хотел "Крутую Дресву" дать на повторное московское рецензирование? Редактор, мол, наш поблагодарил и сказал: "Любому лауреату госпремии 75 года" - Троепольскому или Абрамову. Москва подумала и отказала: "У писателей может быть субъективное мнение, надо отдать критику. Хотите Ал. Михайлова?"Мурманск ответил: "Хотим". Но вскоре и вМихайлове Моск­ ва отказала - за его, мол, субъективностью. И в итоге сейчас будто бы ночует "Крутая 69