Большакова, Н. П. Колокольный перезвон : колокола в литературе, музыке и живописи/ Надежда Большакова. - Мурманск : Опимах, 2011. - 486, [1] с. : ил., портр.

КОЛОКОЛЬНЫЙ ПЕРЕЗВОН. КОЛОКОЛА В ЛИТЕРАТУРЕ, МУЗЫКЕ И ЖИВОПИСИ Если мы обратимся к истории, то увидим, что Виктор Гюго ничего не преувеличил, описывая ко­ локола собора Парижской богоматери. На самом деле, по сообщениям Н. И. Оловянишникова, са­ мым старинным и большим колоколом Франции являлся колокол «Бурдой», весивший более 1000 пудов, который во время французской революции служил для набата. «Бурбоном» колокол стал про­ зываться позже, а сначала его имя было «Жаке- лин», как и написано в романе. В 1400 году коло­ кол был подарен собору и весил до 400 пудов, толь­ ко имя дарителя нигде не упомянуто. В 1680 году «Жакелину» переливают, но неудачно, и делается вторичный отлив и крещение его. В 1682 году от Людовика XIV колокол получает новое имя - имя его жены «Emanuelle Louise Therese». Но и этому колоколу не везет. Тон его голоса совершенно не подходит к общему звону колоколов собора, внося резкий диссонанс, и поэтому в 1685 году принима­ ется решение перелить его вновь, увеличив вес до 700 пудов. В 1794 году, опасаясь, как бы его не ста­ ли использовать для набата, колокол снимают с собора и вновь поднимают только в праздник Кон­ кордии в 1802 году, где до сих пор звонят в него 16 человек и то лишь в воскресные дни. А вот Юрий Пухначев упоминает, еще один большой колокол под именем Толстяк (Пухначев, 1991. с. 9). Во время революции во Франции уничтожают­ ся почти все церковные колокола. Часть их пере­ ливают в монеты (закон от 1 мая, 28 июня, 6 авгус­ та 1791 года и 22 августа 1792 года), часть —в пуш­ ки (закон от 25 февраля 1793 года). А в период «расцвета» Франции при импе­ раторе Бонапарте в 1806 году, как пишет Владис­ лав Горохов, циркуляром министра внутренних дел во время смертоносной эпидемии был выдви­ нут запрет на похоронный звон, якобы он вредно действовал на психику населения, «усшивая в на­ роде панику и угнетая и без того упавший дух», однако с оговоркой, что не стоит «впадать в обрат­ ную крайность и поражать народ совершенным запрещением колокольного звона, привычка к кото­ рому особенно сильна у деревенского населения». Спрашивается, так можно хоронить под звон ко­ локолов или нет? (Горохов, 2006. С. 186). Самже собор Парижской богоматери представля­ етпамятникраннейфранцузской готики (1163-1257) с трансептом и двумя фланкирующимися башня­ ми, высотой в 69 метров. Этот собор и становится для звонаря Виктора Гюго родным домом, а колокола —друзьями и под­ ружками. Читая главу романа «Колокола», мы точ­ но воссоздаем картину звонарского искусства Ква­ зимодо, на таком накале она написана мастером: «Со дня казни у позорного столба люди, жившие близ собора Парижской богоматери, заметили, что зво­ нарский пыл Квазимодо значительно охладел. В бы­ лое время колокольный звон раздавался по всякому поводу: протяжный благовест —к заутрене и к по- вечерью, гул большого колокола — к поздней обедне, а в часы венчанья и крестин —полнозвучные гаммы, пробегавшие по малым колоколам и переплетавшие­ ся в воздухе, словно узор из пленительных звуков. Древний храм, трепещущий и гулкий, был наполнен неизбывным весельем колоколов. В нем постоянно ощущалось присутствие шумного своевольного духа, певшего всеми этими медными устами. Но ныне дух словно исчез. Собор казался мрачным и охотно хра­ нящим безмолвие. В праздничные дни и в дни похо­ рон обычно слышался сухой, будничный, простой звон, как-то полагалось по церковному уставу, но не более. Из того двойного гула, который исходит от церкви и рождается органом внутри и колоколами извне, остался лишь голос органа. Казалось, звонни­ цы лишились своих музыкантов. А между тем Ква­ зимодо все еще обитал там. Что же произошло с ним? Быть может, в сердце его гнездились стыд и отчаяние, пережитые иму позорного столба; или все еще отдавались в его душе удары плети палача; или боль наказания заглушила в нем все, вплоть до его страсти к колоколам? А может статься, „Мария“ обрела в его сердце соперницу, и большой колокол с его четырнадцатью сестрами был забыт ради чего- то более прекрасного. Случилось, что в год от рождества Христова 1482 День благовещения, 25 марта, пришелся во вторник. И воздух был так чист тогда и прозра­ чен, что в сердце Квазимодо ожила былая любовь к колоколам. Он поднялся на северную башню, пока причетник раскрывал внизу настежь церковные двери, представлявшие собой в то время громадные створы из крепкого дерева, обтянутые кожей, при­ битой по краям железными позолоченными гвоздя­ ми, и обрамленные скульптурными украшениями „сугубо искусной работы". 310