Большакова, Н. П. Колокольный перезвон : колокола в литературе, музыке и живописи/ Надежда Большакова. - Мурманск : Опимах, 2011. - 486, [1] с. : ил., портр.

КОЛОКОЛА И ГОРОДА Вечевой колокол увозят из Новгорода в Москву по приказу Ивана I I I А Марфе Балашова «В проснях виделось — и сама не могла уразуметь, к добру ли, к худу ли? — будто как колокольный звон, и большие сияющие бело-розовые каменные соборы плывут по воздуху, ближе, ближе, и мимо нее, и звон все звонче, радос­ тнее, и видит, что это чудно преображенные но- вогодские церквы плывут, словно ладьи, и голова кружится, и звонят, звонят колокола...» (Балашов, 1986. С. 137). Обратимся к вышеупомянутому историческо­ му роману из времен Иоанна III «Новгородская вольница» Николая Гейнце, в котором вечевой колокол с первой страницы выступает символом новгородской вольницы и одним из героев рома­ на. Зато звон церковных колоколов —символ со­ борности и самодержавия. Даже если читать в ро­ мане строки, посвященные только колоколам, мож­ но представить, как неохотно русские города теря­ ли свою независимость и подпадали под власть самодержавца всея Руси: «...раздался звон вечевого колокола в Новгороде: раз, два... и залился. Вся ок­ рестность, содрогнувшись, заныла от этого звука. Народ, заслыша его, повалил буйными и не­ стройными толпами на Ярославово дворище, окру­ жавшее вече, и буквально затопил его. Рогатки, заг­ раждавшие улицы, раскидывались и трещали от напора толпы. Призыв на вече раздался рано утром, и рогат­ ки еще не были раздвинуты ярыжками» (Балашов, 1986. С. 7). «...Заныл колокол, брякнул несколько раз и опять замолк» — а это уже на Хутыни в древнем Херсонском монастыре, и, как усиление возник­ шим и пропавшим звукам, автор добавляет: «...ве­ тер, гудевший как труба — вестница чего-то не­ доброго » (Балашов, 1986. С. 18) И вновь со двора Ярославова «...ударили в вече­ вой колокол, и пронзительный звук его разлился по окрестностям». Накануне успокоенный народ «...не знал, как и разгадать причины нового призыва на общественный совет. Улицы заволновались, иропот­ ный шум толпы все усиливался и усиливался на Со­ фийской площади » (Балашов, 1986. С. 22). Через звон его автор раскрывает нам характер вече в Новгоро­ де: «Бывало, одурь возьмет, как давно нет дела р у ­ кам; ну, что, сиди на печи да гложи кирпичи —разу­ чишься и шевельнуть мечом; ждешь не дождешься, когда-то грохнет вечевой колокол, а уж как зака­ тится, любо сердцу молодецкому, вспрыснет его словно живою водою радость удалая. Ужтак забь­ ется, так заскачетретивое, как конь необъезженный в чистом поле, того и гляди, что выскочит в пригор­ шню. А бились мы с Чудью и с Ямью, и с своими, и с чуонлши, и морем, и сухим путем, и Наровою, и Вол­ гою, и по Нову-озеру неслось наше ополчение на не­ счетных судах» (Балашов, 1986. С. 23). В разговоре со Стариком, предупреждающем новгородцев о московской грозе, молодой удалец Чурчило с презрительным равнодушием отвечает ему:«— Так вы об этом призадумались, об этом так разболтали языком вечевого колокола?» Называет «...вече — тинистое болото, в котором квакают лягушки, что им вздумается. За пригоршню золо­ та, да за десяток ядер отступятся от прав своих. 109