Большакова, Н. П. Хлебные горбушки: (рассказы) / Надежда Большакова ; [Мурм. отд-ние Союза писателей России ; худож. обл. Т. А. Шорохова]. - Мурманск : Мурманское отделение Союза писателей России, 2005.

подруга мамина тетя Маша Харченко встретила. - Ребятишки, - сказала она, - мама с папой в Ловозеро уе хали. Я с вами этой ночью побуду. Бабушка Наташа умерла. Я еще продолжала улыбаться, затем засмеялась и только потом на весь двор закричала: - Бабушка? Ты что, тетя Маша, дура? Бабушка не может умереть! Она нам ничего не говорила. Не верю. Жива она, жи ва. А ты, ты, тетя Маша, сама ты умерла, а не моя бабушка! Смех и крик сменились истерикой. Напуганы были все со седи. Я лежала на диване ничком и никому не позволяла себя жалеть. Лишь изредка выкрикивая обиду бабушке за то, что умерла, не спросив разрешения и даже не предупредив меня. Счастье, которому, казалось, не будет конца в образе моей ба бушки, улетело, не оставив никакой надежды на встречу. Тетя Маша причитала: - Разве ж можно так убиваться, девонька? Все умирают. Ну, довольно, довольно, поплакала и будет. В тот момент я ненавидела ее больше всего на свете. Мне казалось, что это именно она виновата в смерти бабушки. И зло огрызаясь, истерзанная рыданиями, выкрикивала ей: - Плакала и плакать буду! Дальше все было, как во сне: помню длинную комнату в бабушкином доме, посредине которой стоял гроб и в нем совеем не похожую, чужую бабушку. В новогоднюю ночь она пошла поздравить с праздником соседей. На улице случился сердечный приступ. Все отмечали новый 1969 год, сразу никто не хватился. Она замерзла. Нас с братом подтолкнули к гробу. Меня охватил жуткий страх. Я не только поцеловать ее не смогла, дотронуться до нее боялась. Когда бабушка падала, ушибла нос и теперь он казался неестественно синим. Это поразило меня больше, чем страх, и я у кого-то спросила: - Разве у бабушки нос теперь никогда не заживет? На меня шикнула какая-то старуха, а мама начала громко плакать. Из моих глаз не выкатилось ни одной слезинки: навер но, ночью в день известия все выплакала. Когда стали заколачивать гроб, и мама бросилась на него, обнимая и рыдая, мне стало стыдно за нее и нестерпимо жалко. Еще минута и я, чувствовала, что заору так, чтоб только заглу 35