Большакова Н.П. Два романа. Мурманск, 2016.
разрыдаться. Нахлынули воспоминания детства, когда они с матерью ездили в Луй- яввр к бабушке и деду. Народу в их приезд в избе набилось - дышать нечем. Стол накрывали. Оленина вареная, строганина, икра. От пара запашистой рыбы бутылки запотевали. Поначалу общие разговоры велись, горожанам сельские новости выкладыва лись, а уж когда мужики изрядно выпивали, так же, как Перий сейчас, выкрикивали друг другу скрываемую многие годы боль. «Ты вот, Илья, говоришь, что совхоз «Тун дра» - миллионер, а за счет кого он миллионером стал? За счет наших коардекских оленей и пастухов, части чальмны-варрских, понойских, чудзьяврских. Одни совхо зы укрепляли, а с других людей сгоняли». Семен Захаров, что выкрикивал свою боль, приходился двоюродным дядькой Настиной матери. Он никак не мог привыкнуть к селу, и когда крепко выпивал, всегда в разговоре отделял себя от Луйяввра, говоря, что он есть коардекский саам и коардекским помрет. «Сгоняли в одно село, точно оленей на забойный пункт, даже родовые дома не дали разобрать, чтоб на новом месте было где жить. Три года мы, как мыши, в норе ютились. Мамка твоя, Настька, помнит, - говорил Семен Захаров, - как с ейного института к бабке в гости приезжала, так на ночь, чтобы куда спать устроиться, место искала. Семь семей на один дом из двух комнат, а в каждой семье по десять-одиннадцать человек. Утром глаза продираешь и думаешь, как бы так из ловчиться до ветру сходить, чтоб по случайности на кого из спящих не наступить. Вспомни-ка, Митряй, сколь в те годы людей счеты с жизнью свели. Деньжат немало в совхозе платили, напраслину говорить не будем, так от тех денег зло одно... Раз ве они на хозяйство шли? Какое хозяйство строить, когда в доме под восемьдесят человек живет? Вот люди и пили с тоски. В тундре потом, глядишь, пастух у костра угорел, то замерзнет, а то и петлю на шею накинет. А сколь хороших мужиков бобы лями остались, семей не завели?» Настя вспоминала из своего детства лица родных дядьев, их смертную тоску, и ей самой вдруг, как Перию, захотелось выкрикнуть кому-то в лицо упрек за судьбы родичей. Что это с ней? Ведь она считала себя далекой от этих проблем. Они существова ли, но как бы не касались ее, хотя, конечно, неприятно было выслушивать иногда то от журналистов, то от киношников, посещавших отдаленки, что все саамы сплошь спиваются. Что местные мужчины в Краснощелье, ящики с водкой разгружая, при нимают их словно хрусталь, бережно, с улыбками. А рты у большинства беззубые, и разит из них хуже, чем от помойки, невозможно радом стоять. На Празднике Севера шатаются, лыжи на пимах застегнуть не могут, а туда же, приходят в гонках оленьих участвовать. Что же это? Почему от мыслей и разговоров подобных, сердце щемит? Может, это стажировка в Центре так действует, может, корни саамские душу взбере- дили? А может, Перий с Лахэном причиной тому? - Больше того, тебе, Настена, скажу: в Каврале воровство появилось. Это среди ительменов-то, у которых оно считалось самым страшным грехом. Вора ни в один дом не впускали, от вора люди шарахались, стороной обходили. Изгоняемый, в тун дру уходил и там бесславно заканчивал свой жизненный путь. Ительмены никогда воров не преследовали, считая, что укравший уже сам себя наказал. Но если раньше 50
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz