Большакова Н.П. Два романа. Мурманск, 2016.

разрыдаться. Нахлынули воспоминания детства, когда они с матерью ездили в Луй- яввр к бабушке и деду. Народу в их приезд в избе набилось - дышать нечем. Стол накрывали. Оленина вареная, строганина, икра. От пара запашистой рыбы бутылки запотевали. Поначалу общие разговоры велись, горожанам сельские новости выкладыва­ лись, а уж когда мужики изрядно выпивали, так же, как Перий сейчас, выкрикивали друг другу скрываемую многие годы боль. «Ты вот, Илья, говоришь, что совхоз «Тун­ дра» - миллионер, а за счет кого он миллионером стал? За счет наших коардекских оленей и пастухов, части чальмны-варрских, понойских, чудзьяврских. Одни совхо­ зы укрепляли, а с других людей сгоняли». Семен Захаров, что выкрикивал свою боль, приходился двоюродным дядькой Настиной матери. Он никак не мог привыкнуть к селу, и когда крепко выпивал, всегда в разговоре отделял себя от Луйяввра, говоря, что он есть коардекский саам и коардекским помрет. «Сгоняли в одно село, точно оленей на забойный пункт, даже родовые дома не дали разобрать, чтоб на новом месте было где жить. Три года мы, как мыши, в норе ютились. Мамка твоя, Настька, помнит, - говорил Семен Захаров, - как с ейного института к бабке в гости приезжала, так на ночь, чтобы куда спать устроиться, место искала. Семь семей на один дом из двух комнат, а в каждой семье по десять-одиннадцать человек. Утром глаза продираешь и думаешь, как бы так из­ ловчиться до ветру сходить, чтоб по случайности на кого из спящих не наступить. Вспомни-ка, Митряй, сколь в те годы людей счеты с жизнью свели. Деньжат немало в совхозе платили, напраслину говорить не будем, так от тех денег зло одно... Раз­ ве они на хозяйство шли? Какое хозяйство строить, когда в доме под восемьдесят человек живет? Вот люди и пили с тоски. В тундре потом, глядишь, пастух у костра угорел, то замерзнет, а то и петлю на шею накинет. А сколь хороших мужиков бобы­ лями остались, семей не завели?» Настя вспоминала из своего детства лица родных дядьев, их смертную тоску, и ей самой вдруг, как Перию, захотелось выкрикнуть кому-то в лицо упрек за судьбы родичей. Что это с ней? Ведь она считала себя далекой от этих проблем. Они существова­ ли, но как бы не касались ее, хотя, конечно, неприятно было выслушивать иногда то от журналистов, то от киношников, посещавших отдаленки, что все саамы сплошь спиваются. Что местные мужчины в Краснощелье, ящики с водкой разгружая, при­ нимают их словно хрусталь, бережно, с улыбками. А рты у большинства беззубые, и разит из них хуже, чем от помойки, невозможно радом стоять. На Празднике Севера шатаются, лыжи на пимах застегнуть не могут, а туда же, приходят в гонках оленьих участвовать. Что же это? Почему от мыслей и разговоров подобных, сердце щемит? Может, это стажировка в Центре так действует, может, корни саамские душу взбере- дили? А может, Перий с Лахэном причиной тому? - Больше того, тебе, Настена, скажу: в Каврале воровство появилось. Это среди ительменов-то, у которых оно считалось самым страшным грехом. Вора ни в один дом не впускали, от вора люди шарахались, стороной обходили. Изгоняемый, в тун­ дру уходил и там бесславно заканчивал свой жизненный путь. Ительмены никогда воров не преследовали, считая, что укравший уже сам себя наказал. Но если раньше 50