Большакова Н.П. Два романа. Мурманск, 2016.

твориться в ней, стать ее дыханием, гореть в ней живительным огнем любви до скончания века... Насте казалось, что она теряет над собой контроль, превращаясь в какую-то не­ видимую, неосязаемую пылинку. И мир, что окружал, начинал вдруг таять, раство­ ряться, становиться неземным, нереальным. Или в какой-то момент чувствовала, как тело ее росло, растекалось по шкуре, огромной массой заполняя пространство балка так, что не хватало воздуха и простора... Двое любили друг друга! И в этот момент их чувства поднимались выше дей­ ствительности, выше их самих... И ритм этого самого страстного на земле, танца двоих, заставлял ее умирать и возвращаться к жизни. Задрожав, он, наконец, скло­ нился над ней и блаженно простонал, секундой позже послышался стон Насти, его женщины-птицы. И подвластно это было только любви, сумевшей огнем чувств со­ единить в одно целое два любящих сердца. Наверное, их ласкам в эту ночь не было бы конца, но возвращение в реальный мир и последующие за этим события разрушили их недолгое счастье. ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ Они лежали на шкуре, поверженные любовью, и слушали тишину балка. Ка­ залось, ничего в мире не было прекраснее, чем эти минуты обретения друг друга. Вдруг с улицы послышалось волнение собак, которые радостно скулили и повизги­ вали, чувствуя кого-то им очень знакомого. - Это она, - обреченно произнес Лахэн, медленно отстраняясь от Насти. Натянув джинсы и накинув куртку, выскочил на улицу. За дверью балка раздался чуть слышный разговор с женой. - Зачем пришла? - Посмотреть на тебя. - Ты выгнала меня, чего же смотреть теперь? - Мы что, под дождем будем говорить? Пусти в балок. - Нет. - Чего боишься? - Я сказал нет. - Пусти... Услышав голос жены Лахэна, Настя замерла, на лбу выступила испарина и стало подташнивать, а в глазах все поплыло. Казалось, еще минута и она упадет в обморок, слыша из-за двери резкие слова ительменки. Но огромное желание не выдать своих чувств жене Лахэна, если та прорвется в балок, победило обморочное состояние. Невероятными усилиями воли, растерянно, словно враз ослепнув, стала нащупывать свои вещи. Дрожащими руками натянула свитер, но никак не могла обнаружить брюки. Ничего не оставалось, как прикрыть голые ноги медвежьей шкурой. Ее лихорадило. «Пусти в балок» - эти слова, прозвучавшие за дверью, были подобны выстрелам, которые точно попадали в цель. И она сидела, похожая на подранка, до синевы в руках сжимая медвежью шкуру на голых ногах. 179