Бодрова, О. А. В поисках отражения: саамы Кольского Севера в русской этнографической литературе второй половины XIX - начала XX вв. : [монография] / О. А. Бодрова ; Рос. акад. наук, Кол. науч. центр, Центр гуманитар. проблем Баренц региона. - Апатиты : Изд-во Кольского научного центра РАН, 2014.

«Я позволю себе сказать здесь несколько слов о своеобразной манере пения лопарей. Прежде всего, в пении лопарей обращает на себя внимание непомерная вибрация, которой они поют каждую ноту. Эта вибрация настольно сильна, что иногда бывает трудно уловить определенный тон: звук все время как бы качается вверх и вниз, задевая соседние полутоны Вторым характерным свойством лопарского пения является постоянная смена грудных звуков с горловыми; получается впечатление, как будто поющийлопарь все время “срывается”» [Визе 1911:483]. Другие авторы отмечают, что звуки саамской песни воспринимаются как «гортанные, тихие, но в высшей степени монотонные» [Немирович-Данченко 1903 (а): 341]. Если для В.И. Немировича-Данченко они «не лишены своеобразной прелести» [Там же], то, по мнению большинства других этнографов, «обычная, будничная лопарская песня заунывна и тосклива до однообразия, однообразна до скуки» [Дурылин 1913:76]. Саамская песня характеризуется как «унылая», «печальная», отличающаяся «утомительным однообразием мотива» [Харузина 1890: 191], отражающая тяготы жизни саамов: «Эти бесконечные, однообразные песни, почти без содержания, уньшые и медленно тягучие, рождены бесконечной тяготой и тоской лопарского житья. Каков народ - такова песня; какова неродная доля - такова народная песня Доля лопаря - однообразный, бессменный тяжкий труд, вопиющая бедность, вечное однообразие тоски иунычойпеснибез начала иконца » [Дурылин 1913:77]. Российские исследователи часто проводят параллели между своим восприятием звучания саамской песни и своеобразием северной природы Лапландии. В изложении В.И. Немировича-Данченко подобная обусловленность явлений духовной культуры природными особенностями края выглядит следующим образом: «Новость ли мотива подействовала на меня, или в самой песне, действительно, звучало что-то мягкое, неуловимо-красивое, только эти звуки казались подстать и грустным тонам вечера, и молчанию окружающего безлюдья, и недвижимому простору Имандры» [Немирович-Данченко 1903 (а): 341]; «Однообразные мотивы песен веют окружающею лопаря природой. Напев их представляет постоянное повышение и понижение тона на терцию. Лопарская песня чрезвычайно напоминает переливание воды в ручье, тихое журчание потока» [Там же: 368]. А.Л. Ященко признает удачным сравнение этой песни с журчанием ручья, данное В.И. Немировичем-Данченко [Ященко 1892: 26], однако описывает «природное» звучание саамского пения далеко не так лирично: «Песни свои лопари поют визгливым голосом, преимущественно фальцетом. Певец упражняется все время на двух или трех нотах, вскрикивая и снова затихая и сильно растягивая перелив одной и той же ноты» [Там же]. Напротив, впечатление, которое оказала на В.Ю. Визе впервые услышанная им от саамского исполнителя похоронная песня, описывается в тех же эмоциональных красках, что и у В.И. Немировича-Данченко: «Несмотря на свойственную лопарям чрезвычайно своеобразную манеру петь, которую вряд ли можно назвать “музыкальной", в том смысле слова, как мы его привыкли понимать, эта лопская песнь произвела на меня такое сильное впечатление, что оно останется у меня на всю жизнь. Сколько беспредельной тоски, покорной грусти в этой песне, вырвавшейся из груди народа, заброшенного судьбой на Крайний Север, как отражается в ней вся природа угрюмой Лапландии с ее черными голыми скалами, тихими грустными озерами, низким лесом и вечной ночью полярной зимы!» [Визе 1911: 483]. 132