Блинов, В. М. Пространство жизни : рассказы и очерки / Владимир Блинов. - Мурманск : Мурманский ЦНТИ, 2022. - 138 с. : ил., портр.

конвоиром своих же односельчан, раскулаченных и сосланных в далекий и чужой Ка­ захстан. Но уже на этой издевательски мытарственной для людей дороге, по обочине которой остаются холмики могил первых жертв коллективизации, в нем рождается чувство вины перед страдающими земляками, подогреваемое их же недобрыми взгля­ дами. Ради искупления этой вины он решает не возвращаться на Украину и становится председателем колхоза, объединившего местных жителей и ссыльных. Впрочем, идея равенства людей в поголовной бедности, насильственно насаждаемая новой властью, для Похмельного пока еще выше и значительнее каждодневных людских страданий, потому во имя ее он не жалеет ни себя, ни других. В той или иной степени все это уже было в романе Михаила Шолохова и провозглашалось как беззаветная преданность народу и героизм, когда доходило до самопожертвования. Открытия Скромного начи­ наются дальше. Не понравившийся своенравным и строптивым характером новому секретарю Ста­ линского райкома партии Скуратову, Похмельный не подозревает, как над ним сгуща­ ются тучи, ведь колхоз его числился на хорошем счету. Жестко отлаженные пружины механизма партийно-государственного принуждения имеют однонаправленное дей­ ствие: перемолоть человеческую личность, если она дерзнула себя проявить. Но бесче­ ловечность происходящего оказывается куда страшнее. Решающим аргументом за осуждение привлеченного к суду Похмельного становятся показания самих колхозни­ ков, которым он не дал умереть голодной смертью, противостоя всеми способами гра­ бительскому изъятию властями последнего у крестьян. Так роман «Перелом» из плос­ кости художественного осмысления политического подавления человека переходит к скрупулезному, буквально хирургическому анализу анатомии перерождения личности под действием физического и морального насилия, вплоть до ее ужасающего нрав­ ственного разложения. Сам Похмельный в этой человеческой мясорубке устоит, хотя «...он порой не мог смотреть на людей, не то, чтобы их слушать и разговаривать с ни­ ми, и уже иногда возникала досада на свое тело, что оно так отчаянно цепляется за жизнь». Автор романа, словно Вергилий, ведет своего героя по кругам гулаговского ада, который оказывается страшнее дантевского. Это и зверское избиение конвоирами По­ хмельного, пытавшегося купить хлеба при остановке поезда на пути к месту заключе­ ния, и другие издевательства. Но куда более жутко то, о чем сам Похмельный не узнает никогда. Из сочувствия к больному зеку, еле передвигающемуся деревенскому парню, он пытается уговорить конвоира заменить собой его в качестве возницы в поездке на каменоломню. Не подозревает Максим, почему так грубо безжалостен в своем отказе охранник: оказывается, в отдаленный карьер отправляется расстрельная команда, что­