Блинов Б.Н. Ой тё!

Борис БЛИНОВ для него по прямому назначению как бы не существовали. Странное дело: здоровый воздух, своя, свежая еда, курочки — коровки, но женщина в этой богоспасаемой пейзанской жизни к тридцати годам превращается в старую заезженную клячу, годную только для работы. Собирательный образ местной крестьянки сложился у него сам собой и не вызывал большой симпатии. Ирина их как —то различала, а для него все они были на одно лицо, лишенное возраста и выражения. Сухое костистое тело, рот щербатый с проваленными щеками, лицо обветренное и не то, чтобы загорелое, а как бы пропеченное солнцем. Светлые морщины проступают на нем бороздами и непомерно старят . Даж е когда здороваеш ься , лицо о с т а е т ся непроницаемым, ни одна черточка в нем не сдвинется в ответ, только глаза недобро мазнут. И неприязненность в них к ак а я - то, осуждение, упрек, мол, ты свободный, благополучный, одет в чистое и при деньгах, а мы тут.... Он и сам старался на них не смотреть, будто бы чувствовал, что на осуждение это у них есть право. Ничего, кроме жалости, они не вызывали. Иногда он пытался заговорить, но даже не знал о чем — о грядках? о навозе? о видах на урожай? Не рассказывать же им, что у японских крестьян нет в хозяйстве ни косы, ни тяпки — ведь за идиота примут. Первое время он ходил по деревне, вглядывался в лица и на манер Некрасова вопрошал: Есть женщины в русских селеньях? Но скоро убедился, что благодатные времена Николая Алексеевича безвозвратно отошли в прошлое. Марина была первая, достойная внимания, женщина. Когда он вернулся, стол уже был приготовлен: редиска, зеленый лук, хлеб и сало — достойная пейзанская еда. Самогон был налит в граненые стопарики, вместительные и, против ожидания, чистые, — он терпеть не мог пить из грязной посуды. Марина приняла на себя роль хозяйки, заботливо указала ему место рядом с собой, подвинула еду и попросила тост. От ее тела шло волнующее тепло. Андрей посмотрел ей в глаза и увидел в них откровенное желание. — Все же есть женщины в русских селеньях, — сказал он. — За них! — и в один глоток выпил, уловив предостерегающий Витькин взгляд. Отпив чуток, Витька поставил рюмку и затряс головой: