Блинов Б.Н. Эти тёплые дни.

Мурман Вада не замечал, даже на приветствия его отвечать не соизволял, хотя Вад готов был перед ним повиниться за свою резкость. Не без помощи Мишани. Сидеть-то на кафедре он сидел, но жизнь группы из-под своего взгляда не выпускал, удавалось ему как-то. Ты зачем Мурмана обидел? — без вводных слов взял он Вада за горло. А ты откуда знаешь? — попытался вывернуться он. Ты что ему наговорил? Ты знаешь, что Мурман сидел? — Когда? За что? — удивился Вад. За то же, за что все честные люди. Попроси у него прощения и перестань гоношиться на эту тему. — Откуда ты все знаешь, Мишаня? Зря я, что ли, в институтском корпусе живу. Так как? — Прощения попрошу, — пообещал Вад. Но не уймешься, — понял Мишаня. — Ну давай, давай. Бодягой только запасись, чтобы примочки делать. Я у тебя попрошу, — сказал Вад. — У тебя ведь она всегда в запасе имеется. Мишаня хмыкнул и не стал тему углублять. У Мурмана Вад все же прощения попросил. Тот вы­ слушал его, сказал: "Хорошо , идите” , но Вад видел, что обида осталась. Подождите, — пересилил себя Мурман. — Завтра индивидуальное собеседование, не наделайте глупостей. Вад не чувствовал перед ним особой вины. Сидел человек, ну и что, многие сидели и никто это себе в заслу­ гу не ставил. Что же теперь за это ему всю жизнь потакать. Тогда был честный, смелый, принципиальный, но сколько времени прошло, жизнь обкатала, покоя захо­ телось, тишины. Отец, да и вообще в доме никогда на эту тему не заговаривали. ” Табу” на ней лежало. Отца взяли за аварию на судне. Когда его увели, Ваду было шесть лет, когда выпустили — десять. Вначале мать говорила, что на севере, в командировке. Потом только он до­ думался спросить, какой это еще север есть от Заполярья — оказалось, сибирский. Тюрьма в понимании Вада не была трагедией. Неприятность, конечно, несчастье, дале­ ко где-то, от семьи оторван, несвободен. Но все же это наша тюрьма, не какой-нибудь фашистский застенок. У нас не бьют, не унижают, работа, правда, тяжелая, ну, 107