Блинов Б.Н. Эти тёплые дни.

Борис Блинов Вад почувствовал, будто его пылесос засасывает. «Да нет, что же это? Такая нежная, скромная —и разде­ ваться при ней! Ни за что, как можно, стыдно», —он слегка ошалел от напора. Вад неловко высвободился от объятий и встал. А она лежала на койке, прожигая его из угла возбужденными, сверкающими глазами. Кто-то вошел в каюту, и она задернула шторки. Вечером он увидел, как она прогуливалась по корме с молодым неразговорчивым Гришей Хамовым, мотористом. Вад взглянул на нее с горьким упреком и подумал: «Вот оно, женское коварство!» Она ответила ему презрительной усмешкой и прижалась к Грише. Вад до конца рейса не простил измены. Она, наверное, это чувствовала, потому что при встрече с ним, даже в городе, опускала глаза. Ее к тому же муж ждал на берегу. К сожалению, опыта у него никакого не было. Женщины казались ему другими существами, непохожими на мужчин. Они не так видели, не так чувствовали, понимали. Единственное, в чем он был убежден, всех их роднило одно страстное желание, оно составляло основу их существа —все они были посланы в мир, чтобы лишить мужчин свободы. Но Лорка даже в этом поначалу не походила на всех прочих. Она, правда, поинтересовалась предыдущей личной жизнью Вада, и он признался ей, что был два раза влюблен. Это известие не вызвало у нее никаких эмоций, она только спросила как само собой разумеющееся: «И у тебя с ними все было?» Она очень удивилась, когда он ответил: «Конечно, нет». И тут же, словно громом его поразила, сказала: «А у меня было». Вад онемел на минуту. В нем какие-то основополагающие, краеугольные камни сдвинулись, он был убежден, что взгляды на «порядочность» у них совпадают. Но Лорка по-своему оце­ нила его молчание. —Милый мой, женщине в двадцать три года неприлично быть девственницей. Ты не находишь? —едко произнесла она. Вад не об этом думал. Он никак сообразить не мог, почему она сначала замуж не вышла. Не вышла, но все равно осталась чистой, незапятнанной. Он не почувствовал ревности или оби­ ды. Она вдруг и в этом стала далекой, его жизненные мерки к ней не относились, а значит, были не единственно возможными. - Как же так? - удивился он. 42