Блинов Б.Н. Эти тёплые дни.

Эти теплые дни —Что случилось? —встревожился он. —Как мне грустно, —с чувством произнесла она. —Какая я все же сволочь! Вад не спрашивал, чтобы ее не раздражать, знал, что сама скажет. —Ленечка Кацнельсон сделал мне предложение... а я отказала. Вад его как-то видел, этого гениального Ленечку-астро- нома —некрасивый, тихий, с безвольным лицом и толстым задом, сын академика. —Видел бы ты, как он страдал. Просил, на коленях умолял, чтобы я ему хотя бы одну ночь подарила. Со мной ничего бы не случилось, а ему счастье на всю жизнь. Я готова была на все. И она плакала, что не может себя перебороть и подарить ему это счастье. —Обещал новый астероид назвать моим именем. Подумай, как прекрасно, это бессмертие. —Пусть бы и назвал, если любит. Обязательно отдаваться? —Дурачок, ты ничего не понимаешь. Думаешь, из-за тебя? —Мне-то что, —как можно равнодушней говорил он. - Делай, как знаешь. Слезы у нее быстро высохли, и она принялась считать: —Один... второй... третий... Четыре предложения за этот год, и все влюблены. Если каждому один день счастья, что же получится? —удивилась Лора. —Я по рукам пойду! Нет уж, лучше я тебе буду верна, —со вздохом то ли облегчения, то ли сожаления сказала она. Больше всего из мужской половины общества Ваду нравился Коля Умный. Невысокого роста, плотный, слегка начавший лысеть, он с первого раза поразил Вада своими манерами. Вад считал раньше, что манеры — это что-то такое, присущее великосветским шалопаям в прошлом веке. А тут, когда увидел, как Коля ходит, говорит, держится за столом, с каким дос­ тоинством носит свой простенький пиджак, почувствовал в нем такое благородство, изящество - вроде бы не мужское качест­ во, —что Ваду просто удовольствие доставляло смотреть на него. Глаз на нем отдыхал и радовался. Вад втайне пробовал ему под­ ражать, но Лорка спросила: «Слушай, что это ты так странно двигаешься? У тебя что-нибудь болит?» Видимо, манеры не даются внешними движениями, а должны идти от содержания, от сути. Пожалеть только оставалось, что он до уровня Коли никогда не поднимется, и оставаться самим собой. Вад думал, 23