Блинов Б.Н. Эти тёплые дни.

Документальная повесть Не знаю, на сколько частей можно разделить жизнь, но для меня тогда она совершенно четко подразделялась на две неравные части: эвакуация и возвращение в город. Мне было пять лет, еще шла война с немцами, мы жили в Мурманске, и жизнь эта была прекрасна — вот основные вехи того времени. Еще немножко видно было назад, до приезда в город. А дальше, в прошлое, простиралась темная, зловещаямуть, поднятая до неба. Будто стена, сотворенная из зла и голода. Мы из нее вырвались. И теперь она осталась в прошлом. В июне сорок первого, в начале войны, наша семья оказа­ лась в отпуске. Мне был год, брату —четыре, маме еще трид­ цати не было. Батя уехал домой, по месту военной приписки. Мурманск стал закрытым городом, и нам туда дороги не было. Два месяца мы с мамой скитались на товарняках, не понимая, не зная, где и как начать новую жизнь. Меня мама еле выходила. Дизентерия с кровью, незнакомая станция и больничка, куда маму не пускают. Голодом лечили, она ходила кругом и заглядывала в окна. Все, что было, продала: ни одежды, ни часов не осталось. Но все же достала чудо­ действенный сульфидин, спасла меня. Местные люди помога­ ли, почти по Симонову: «Как кринки несли нам усталые жен­ щины, прижав от дождя под платком на груди». И картошкой, и молоком подкармливали на станциях. Многие писатели, то время изображавшие, говорили о ты­ ле с чувством добра, жалости, сочувствия. Думаю, об этом при­ ятно было писать, воспевая народную идею о русской скор­ бящей, жалостливой душе. Добро вызывало сочувствие, сгла­ живало боль и нацию в скорби возвышало. Но сам тыл тоже был не одинаков: Европа, где семьи скитались в поисках при­ станища, и безопасный, трудовой Урал, где мы остановились и прожили в эвакуации два с лишним года. Странно, что люди в 263