Блинов Б.Н. Эти тёплые дни.

Ой тё! —Сам ты дурандасина, —разозлился Андрей. —На хрен мне твои советы, давай их, когда спросят. А сейчас двигай по хо­ лодку и не оглядывайся, не то отберу полтинник и по шее дам. —Ты чего? Я ж по дружбе! —опешил мужик и поспешил к машине, зажимая карман. —Во дурной-то, во дурной, а еше полковник. Андрей медленно поехал за ним, не рискуя обгонять на извилистой дороге, и уже перед самыми Горами все же не выдержал, обошел —и как раз нарвался на местного гаишника, который дежурил на въезде в ожидании заработка. Люська, набравшись, уснула прямо за столом. Витька с тру­ дом переволок ее массивное, раскисшее тело на койку, при­ крыл холстиной оголившиеся ноги и присел рядом, откинувшись на стенку. Хмель его не брал. Взгляд бездумно блуждал по комнате, не замечая убогого убранства курной избы. Печь дымила во все щели, и недвижимая обстановка давно и надежно была покрыта копотью, придававшей жилью своеобразный уют. В тусклом зеркале, вставленные за рамку, едва проглядывали портреты многочисленной родни: братьев, сестер, молодых отца с матерью и таких же молодых деда с бабкой, почти не осевших в памяти. Застывшие, как у покойников, глаза пусто смотрели на него из далекой ушедшей жизни. Вся родня, все ее колена были примерно одного возраста, который он давно пережил. Они почти все и умерли молодыми: кто в войнах, кто в коллективизацию, кто в пьяных драках. Он, мать да еще затерявшийся где-то в Заполярье брат остались един­ ственными представителями родовитой когда-то и по-деревенски богатой фамилии Тимофеевых. Подступал и его черед, но не было ни сожаления, ни раскаяния в опустошенной душе, лишь одна отупляющая боль, с которой невозможно существовать. Батас лежал на краю стола нетронутым. Люська не решилась им пользоваться для кухонной нужды и хлеб резала обычным столовым ножом. Чистое лезвие с проточенным желобком отблескивало голубизной. Целый год семейственный: Серега доводил его до ума, пряча от шмона, вертухаев и своих, законных, которые вожделенно тянули к нему руки. Нет на воле таких друзей, и таких ценных подарков ему никогда не дарили так просто, от чистого сердца, самое дорогое. Он взял в руки цветную фотку семьи — три загорелых, хо­ рошо одетых сына и он, как батя, посередке сидит на стуле, 245