Блинов Б.Н. Эти тёплые дни.
Ой тё! пела. Но Витька полковнику верил и, прикинув еще пару пью щих дворов и одиноких мужиков, решил поискать там. Полдня он рыскал по подворьям, выискивая следы своей неверной возлюбленной, опрашивал встречных и поперечных, пока не натолкнулся на ее ближайшую подругу, Люську Ли монову, крепкую тертую бабу лет тридцати, официантку из Пушгор. —Не смеши деревню, Витя. Шьет тебе бороду твоя Лаура с каждым, кому не лень, она вчера полдеревни обошла. Да ведь и у тебя была. Что ж ты ее не оставил? Отпустил —не ищи. Они с Маджахетом всю ночь влындилисъ, а сейчас оба к тетке ушли и спят там на сеновале. Другая баба скажи —он бы не поверил. Но Люська была своя, галимая, два года сухари грызла, выпрыгнула уже давно, но жизнь ту хорошо помнила и ему в последней ходке три хороших посылки с балагасом прислала. Витька рванулся, было, бежать туда, но она крепко взяла его за кисти рук и, прямо глядя в глаза, сказала: —Остуди, Витя, свой зазной, не стоит того эта баруля. А если уж так приспичило, то я дам. Пошли к тебе. Никто его не понимал. И Люська, добрая душа, не могла свои ми куриными мозгами представить, какие космические ураганы бушевали в его изгвазданной душе. Ему не нужно было тела. Кровоточила на сердце рваная рана, и утолить эту невыносимую боль могла только его ласточка, горлянка, бесовка. Весь свет для него ничего не значил без нее, и только с ней —существовал. Деревня, небо, сад и люди потому и были заметны, что имели к ней касательство. Всю волю она загоро дила собой, будто он попал в новое ШИЗО, еще более непере носимое, чем лагерное. Свобода и собственный характер вели его своей дорогой. Без узды, которая сдерживала бы его норов, он не мог сущест вовать и, оказавшись на воле, снова накинул на себя сыро мятные путы. Не туманные и сладостные мечтания о недоступной воле, а конкретный близкий человек посадил его на стальной кукан, угнетал тело, душу, закрепощал движения и мысль. Она стала кровной частью его существа, более значимой, чем он сам. Мысль о том, что она могла его отторгнуть, изменить с кем-то другим, казалась ему невероятной, равносильной смерти, ли шала рассудка и памяти. 237
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTUzNzYz