Блинов Б.Н. Эти тёплые дни.

Борис Блинов Собирательный образ местной крестьянки сложился у него сам собой и не вызывал большой симпатии. Ирина их как-то различала, а для него все они были на одно лицо, лишенное возраста и выражения. Сухое костистое тело, рот щербатый, проваленные щеки, лицо обветренное и не то, чтобы загоре­ лое, а как бы пропеченное солнцем. Светлые морщины про­ ступают на нем бороздами и непомерно старят. Даже когда здороваешься, лицо остается непроницаемым, ни одна чер­ точка в нем не сдвинется в ответ, только глаза недобро мазнут. И неприязненность в них какая-то, осуждение, упрек, мол, ты — свободный, благополучный, одет в чистое и при деньгах, а мы тут... Он и сам старался на них не смотреть, будто бы чувствовал, что на осуждение это у них есть право. Ничего, кроме жалости, они не вызывали. Иногда он пытался заговорить, но даже не знал о чем —о грядках? о навозе? о видах на урожай? Не рассказывать же им, что у японских крестьян нет в хозяйстве ни косы, ни тяпки —ведь за идиота примут. Первое время он ходил по деревне, вглядывался в лица и на манер Некрасова вопрошал: «Есть женщины в русских селеньях?» Скоро Андрей убедился, что благодатные времена Нико­ лая Алексеевича безвозвратно отошли в прошлое. Марина была первая достойная внимания женщина. Когда он вернулся, стол уже был приготовлен: редиска, зеленый лук, хлеб и сало —достойная пейзанская еда. Самогон был налит в граненые стопарики, вместительные и, против ожидания, чистые —он терпеть не мог пить из грязной посуды. Марина приняла на себя роль хозяйки, заботливо указала ему место рядом с собой, подвинула еду и попросила тост. От ее тела шло волнующее тепло. Андрей посмотрел ей в глаза и увидел в них откровенное желание. —Все же есть женщины в русских селеньях, —сказал он. — За них! —и в один глоток выпил, уловив предостерегающий Витькин взгляд. Отпив чуток, Витька поставил рюмку и затряс головой: —Не могу, Марин, поверь, я же чифир пил, отрублюсь. Нельзя мешать. —Ой тё! Как же это! —она легко впрыгнула ему на колени и стала выливать самогон в рот. Он закашлялся и кинул в рот редиску. —Замалинишь ты меня. 228