Блинов, Б. Н. Вдоль большой дороги : повести и рассказы / Борис Блинов. - Мурманск : Литературный фонд России, Мурманское отд-ние, 2000. - 480 с. : ил.

102 Рассказы - Знаю, знаю, - перебил его Удоев, - чертежи автоматики котла для вас приготовлены и будут вручены вам по первому требованию. Но мне кажется, это время еще не наступило. - У вас, наверное, много времени? - спросил Горынин, вспомнив, как он демонстрировал горячку. - Время? У кого его много? У кого много, тот, по-моему, просто глуп. Нет ни у кого из нас времени. Нет, но... тут ведь вся штука в этом “но”. Поспешай не торопясь, как говорили в старину, или, как говорят теперь, “остановиться, оглянуться” . Вот, допустим, сейчас та минута, я на вас оглядываюсь, если не возражаете. Мне Степаныч про вас хорошо говорил, и я бы с удовольствием познакомился с вами короче. Простите мне мою откровенность, но специфика жизни у нас такая, что редко приходится встретить свежего человека, поговорить с ним, через него, так сказать, взглянуть на себя. Горынин был удивлен и обескуражен таким натиском. Мысли его работали в нескольких направлениях: во-первых, что же такое “хорошее” мог сказать про него Степаныч, то бишь Валуев; во-вторых, его настораживала гостеприимность и откровенность Удоева, за таким началом он ожидал какой- нибудь просьбы со стороны Удоева; в-третьих, он попросту возражал, чтобы “на него оглядывались”, единственное, что его сейчас интересовало, - это чертежи котла. Горынин молчал. Удоев хлопотал у секретера, доставая чашки, рюмки, какие- то яркие баночки. В живых неглупых глазах его поблескивала хитроватая усмешка, чем-то напоминавшая валуевскую. Горынин решил поговорить, чтобы внести ясность. - Вы сказали, обстоятельства жизни. Может быть, не жизни, а работы. - Может быть, и работы, - сказал Удоев, переливая что-то из бутылки в графин, - скорее всего и жизни и работы, для нас в море это понятие неразделимое. Знаете, здесь даже оплата больничного идет сто процентов, как за производственные травмы. - А вам не кажется, что работа все-таки необходимость и заменять ею жизнь абсурдно? Восемь часов мы стоим у станков,