Блинов Б.Н. Мой город: очерк. 1996.

проникли в массы . П оначалу за столом , который ломился от дели­ катесов и заморских вин, он не улыбался, не ел, не пил. Выслушивая официальные тосты , молча кивал головой и подносил к губам бокал с шампанским. Народ быстро разо­ гр ел ся , о б с т а н о в к а стала м ен ее натянутой и осада космонавта стала эн ер ги ч н ей . К н ем у тянулись с рюмками, уговоры и приставания звучали с чисто морским навязчивым г о с т е п р и и м с т в о м и уж е т р а д и ­ ционное, обиж енн ое “не уважает!” слышалось в застолье. Гагарин под­ нялся и, прижав руки к груди, обратил ся к хозяевам : “Братцы , помилосердствуйте! Мне еще к своим в Гаджиево ехать и к военным мо­ рякам. А вы сегодня у меня уже третьи". На вопрос подоспевшей журна­ листки, как он себя чувствует, Юрий Алексеевич горько усмехнулся: “Здесь Юрию Алексеевичу птицы ближе, труднее, чем В космосе”, чем люди „ Все же пару рюмок его вынудили выпить и увозили несколько оттаявшим. После его отъезда челядь накинулась на разоренный стол. Штурману удалось умыкнуть недоеденную семгу. Е е потом долго искали высокие чины и выговаривали капитану за слабый надзор. Так закончилась историческая для флота встреча Гагарина с рыбаками. Услышав рассказ про застолье, я долго мучился, откуда мне знакома эта фраза: “Братцы, помилосердствуйте!” И вдруг вспомнил, это же из рассказа Льва Николаевича Толстого “После бала”. Солдата там прогоняют сквозь строй. Его тащат между рядами за связанные руки, свистят шпицрутены и опускаются на исполосованную спину, а у солдата уже ни сил, ни надежды 32