Адров Н. М. От моря Баренца до моря Беринга: энциклопедия арктических морей России. В 6 т. Т. 4. П-С / Н. М. Адров. – Мурманск : [б. и.], 2016. - 292 с. : ил., портр.

являлись Онежский Крестный монастырь, основанный патриархом Никоном в 1656 г., и установленный им же Кийский поклонный крест (см.) на Кий- острове в Онежской губе (см.). Богомольцы-паломники, направлявшиеся из Онеги на Соловки (см.), должны были обязательно отслужить в монастыре молебен». Ветры, как полагали поморы, имели жён, а сам глава семьи мог быть добрым, безвредным или злым, своенравным, опасным. Например, в деревне Поньгома (см.) считали, что «ветер шалоник - самый горячий, самый сильный; у него жена красавица, вот он ревнует, горячится, как нету, а потом на ночь она приходит, он стихает». В деревне Калгалакша (см.) добавляли: «Ветер шалонник - на мори разбойник». Знаток русского эпоса Рахиль Соломоновна Липец (1906-1998), в 1930-х годах побывавшая на Мурмане и Белом море («Рыбацкие песни и сказы», М., 1950), обратила внимание на интимные подробности взаимоотношений самовластительных ветров: «У запада жена красива, вот он всегда к вечеру стихает, уходит к ней спать, у шелонника жена крива, так он уходит от нее ночью». Как и в других районах России, в поморских селах верили в то, что при помощи ветра можно наслать порчу. Заклинания ветра (звать ветер, кричать ветер, свистать морянку) основывались на звукоподражаниях в виде свиста, воя, мяуканья. Девушки скребли парус и жалобно, подражая вою ветра, звали: «Ветра, ветра, ветра...». Мужчины обращались к ветру, используя присущие их характеру обращения типа «Эй, давай, тяни-ко!». «В народе, - как свидетельствует цитируемый выше А. А. Каменев, - существует «призыв ветра», совершающийся следующим образом: когда едут в карбасе в безветренную погоду, то кто-нибудь из находящихся в карбасе встает на ноги и начинает царапать мачту. Женщины мыли котлы, а затем били поленом флюгер, чтобы он показывал поветерь...». Для успокоения ветра предпринимались противоположные действия: прятанье волос под платок, переплетение женских кос. И, разумеется, чтобы не вызвать нежелательный ветер, запрещалось свистеть (как в море, так и на сельской улице). Лысина, как символическая оппозиция распущенным волосам, помогала успокоить проявление бури: произнеся имя плешивого, на лучинах нарезали крест и бросали их на окраине села назад через плечо, замечая, в каком направлении они упадут. Большие деревянные кресты «на добычу» стояли на каждой рыбопромысловой тоне; молившийся, став лицом к надписи на кресте, обращался лицом к востоку. Кресты ставили и в благодарность Николаю Чудотворцу (см.) за богатый улов или за спасение от бури. Перед опасным промыслом заказывали молебен «за здравие», пекли и давали с собой специальную пищу «ужну» и «тёщник». Угостить даже случайного человека считалось за благо; и это было не только проявлением гостеприимства, но и заклинанием удачи, достатка. Опасностям занедужить придавалось особое значение, как и многим суевериям, подстерегающим на каждом шагу склонного к фантазиям русского человека. Если жемчуг, который носит женщина начнёт тускнеть говорят, что её ждет болезнь. Но находились люди способные «лечить жемчуг». Особо отмечается святое отношение к хлебу, выбрасывать который считалось большим грехом. Нарезали хлеб только 963