Пусть не доведется внукам : сборник воспоминаний к 80-летию города Мончегорска / Мончег. обществ. орг. «Мемориал» ; [сост. Р. П. Грицаенко]. – Мончегорск : [б. и.], 2018.

В 1930-ом году началась коллективизация. Всех заставляли идти в колхоз, а дед хотел остаться единоличником. Он говорил: «Спьяницами и лентяями я не хочу быть вместе». Кто работал, не пил, то жил хорошо, а кто ничего не делала, у того всё позарас тало. Вот за это его и забрали. Когда папа поехал узнать, куда от правили его отца, ему сказали, что отправили на Колыму на 10лет без права переписки. Пришло время, стали в газетах печатать списки с указанием фамилий и места ареста. Оказалось, что Егоров Матвей Егорович, такой-то волости, такого-то уезда, такой-то деревни расстрелян, похоронен под Ленинградом, на Левашовском кладбище. Оказы вается, на Колыму его и не увозили. Помню, когда умер Сталин (я тогда училась в 7-ом классе, в школе на Монче немецкий язык нам преподавала учительница по национальности «финка»), нас всех построили около репродук тора и велели плакать. Аперед этим из него звучала песня « Вго родском саду играет духовой оркестр», и мы танцевали. И вдруг всё прервалось: объявили о смерти вождя, стала звучать траурная музыка. Я, конечно, не могла так сразу перестроиться и понять, зачем плакать, Учительница мне говорит: «Плачь или наклони го лову». Ая смотрю на всех: кто плачет, кто не плачет, не могу по нять, что происходит. Аучительница боялась, что если её ученики не плачут, то её могут арестовать. Настолько в воздухе витал страх репрессий... Рассказ продолжает Николай Федорович Данилов, муж. Мои бабушка и дядя жили в Хибиногорске (Кировске). Ба бушка там и умерла. Я помню, что дядя был ветеринаром. Стро или скотный двор, и он предложил сделать вентиляцию, а его, как вредителя, арестовали. Отец его после войны всё время делал за просы в соответствующие органы, чтобы узнать судьбу сына. Он 20