Альманах саамской литературы. Москва, 2019.

тоски. Пела она о том, как трудно жили, как оленей пасли, как в море рыбу неводом ловили, детей растили. Вырываются из горла стоны да всхлипы, словно отголоски древней природы выходят из души старой женщины: можно услышать крик чаек и гагар, журчание ручейка, свист северного ветра и даже завывание вьюги. Внуки слушали бабушкины причитания, не выдержали монотонных звуков, прервали думы старушки и спросили: — Что же ты, бабушка, поешь, словно плачешь? Неужели так все плохо было? Неужели такая скучная жизнь была? Посмотрела бабушка на них, отложила она в сторону прялку, поправила платок, чаю налила, задумалась. Дети чай с блюдца пьют, хлеб со сгущенным молоком едят, причмокивают от удовольствия. Бабушка смела крошки со стола в ладонь, запрокинув в рот, начала свой рассказ. — Жизнь раньше тоже разною была — и плохое, и хорошее рядом шли, веселье и работа, любовь и расставание, свадьба и похороны. Ее потухший взгляд начал оживать, искорки в темных зрачках открыли новую глубину, и поток воздуха вливался в душу женщины. — Не помню, сколько мне тогда было, может, семнадцать. Да, тогда шел 1919 год. Любили мы играть в разные игры, особенно любили восьмерку или веревочку. Ох, и задорной была эта игра: танцуешь и играешь, с ребятами знакомишься. Ульяна ножом стукнула по толстому куску сахара, отломив кусочек, положила рядом с чашкой. Налила в блюдце горячего чая, поставила блюдце на кончики пальцев, причмокнув, сделала глоток. — Люди говорили матери моей: «Какой красивой дочь твоя растет, брови черные, глаза большие, губы алые, волосы смоляные». Дети с интересом стали вглядываться в лицо бабушки, пытаясь найти ту былую красоту, о которой она упомянула. Но старушка уже не видела